Дюна

«Фримены! – подумал Пол. – Кто еще может чувствовать себя на песке так уверенно? Кого еще начальник работ мог спокойно оставить в пустыне, зная, что они не пропадут? Они умеют жить здесь! Они даже могут перехитрить червя!»

– Что делали фримены на краулере? – спросил Пол.

Кайнс резко обернулся.

Высокий таращил глаза – синева в синеве – на Пола.

– Это что за парнишка? – спросил он.

Заслонив Пола собой, Холлик произнес:

– Это Пол Атрейдес, наследник герцога.

– Почему он уверен, что на нашей громыхалке были фримены? – спросил тот.

– Они соответствуют описанию, – ответил Пол.

Кайнс фыркнул:

– Как можно узнать сверху, фримены они или нет? – Он поглядел на высокого. – Ты! Отвечай. Кто они?

– Приятели одного из наших, – ответил высокий дюннер. – Приходили из деревни глянуть на специевые пески.

Кайнс отвернулся. Какие тут фримены!

Но слова пророчества он помнил: «И будет Лисан аль-Гаиб видеть сквозь все пелены».

– Сейчас они, должно быть, уже мертвы, молодой сир, – проговорил высокий, – будем поминать их только добрым словом.

Но Пол слышал обман в их голосах, чувствовал угрозу, которая заставила Холлика инстинктивно занять оборонительную позицию.

Пол сухо ответил:

– Это ужасно – умереть в таком месте.

Не поворачивая головы, Кайнс произнес:

– Если Бог назначил твари своей место ее смерти, делает он, чтобы возжелала она прийти в это место.

Лето сурово посмотрел на Кайнса.

Выдержав этот взгляд, Кайнс понял, что его кое-что смущает: «Этот герцог беспокоился не о грузе специи – о людях. Чтобы спасти людей, он рисковал жизнью… и жизнью сына к тому же. От потери краулера он отмахнулся. Но угроза жизням людей привела его в ярость. Такому вождю будут повиноваться с фанатичной преданностью. Его будет трудно победить…»

И против собственной воли и всех предыдущих суждений Кайнс признался себе: «Мне нравится этот герцог».

Ощущение своего величия человеком – вещь переменчивая. Такое ощущение непостоянно. Частью оно зависит от способности людского воображения к мифотворчеству. Человек в состоянии величия должен симпатизировать своему мифу. Должен соответствовать ему. Но при этом должен быть настроен и весьма сардонически. Только скепсис избавит его от веры в собственные претензии. Только это чувство позволит ему развиваться и дальше. Иначе – он просто погибнет.

Принцесса Ирулан. «Избранные изречения Муад'Диба»

В обеденном зале арракинской резиденции плавучие лампы уже разгоняли ранние сумерки. Отблески света золотили и бычью голову, и кровавые пятна на концах рогов, и темные масляные краски портрета старого герцога.

Под этими талисманами на белом полотне сверкало начищенное фамильное серебро Атрейдесов, в строгом порядке расставленное вдоль громадного стола, – архипелаги приборов возле хрустальных бокалов, каждый напротив тяжелого дубового кресла. Центральная люстра классического стиля еще не была зажжена, и цепь ее тонула в тени над потолком – там, где прятался ядоискатель.

Пришедший с проверкой последних приготовлений герцог остановился в дверях и вдруг подумал о ядоискателях и их роли в жизни общества.

«Цельная картина, – размышлял он. – Нас выдает уже сам язык: столько слов и определений, связанных со способами осуществления этой коварной смерти. Что вам угодно? Чомурки – яд в питье? Или же вам нужен чомас – яд в пище?»

Он качнул головой.

Возле каждой тарелки на длинном столе стоял изящный флакон с водой. Бедной арракинской семье воды хватило бы, как подсчитал герцог, на год жизни.

По сторонам дверного проема, в котором он стоял, располагались широкие желто-зеленые с пышной лепниной чаши для омовения рук. Рядом с каждой была вешалка для полотенец. По обычаю, пояснила домоправительница, гостям следовало церемонно омочить руки в воде, стряхнуть на пол несколько капель, осушить ладони полотенцем и небрежно бросить полотенце в растущую на полу груду. После обеда под дверями собирались побирушки, которым положено было отдавать отжатую из полотенец воду.

«Как характерно для правления Харконненов, – подумал герцог, – предусмотрены все степени падения духа». Он глубоко вздохнул, почувствовав, как пробуждается ненависть.

Отныне обычай этот следует прекратить.

Он дождался, пока в двери, ведущей на кухню, появилась служанка – одна из тех корявых старух, которых рекомендовала домоправительница. Герцог поманил ее к себе рукой. Она скользнула из тени на свет, торопливо обогнула стол, и он увидел на морщинистом лице все те же абсолютно синие глаза.

– Что угодно милорду? – спросила она, склонив голову и прикрыв ладонью глаза.

Он показал:

– Пусть эти чаши и полотенца уберут.