Дюна

Одновременно с О. К. Библией КПЭ представила «Литургическое руководство» и «Комментарии» – работу, выдающуюся не в последнюю очередь из-за ее краткости (объем ее – менее половины О. К. Библии), но также из-за несомненной искренности и разящего сочетания самобичевания и уверенности в своей правоте.

Начало очевидным образом обращено к правителям-агностикам:

«Мужи, что не обрели ответа на все вопросы, сведенные в сунну (десять тысяч религиозных вопросов из Шари-а), хотят воспользоваться собственным разумом. Все мужи хотят быть просвещенными. Что есть религия? Древнейший и достойнейший способ понять смысл творения Господа – Вселенной! Ученые ищут закономерности среди событий. Задача религии – найти место человеку среди этих закономерностей».

В заключении, впрочем, Комментарии приобретали тон более резкий, возможно, предопределивший их судьбу:

«Часто в том, что называлось доныне религией, крылась бессознательная враждебность к жизни. Истинное учение свидетельствует, что жизнь исполнена радостей, угодных очам Господа, что знание, лишенное действия, – пусто. Все должны понять, что зубрежка канонов бессмысленна, – надувательство, если угодно. Истинное учение узнать несложно. Оно там, где само сердце подсказывает: «Я знал это всю жизнь».

Типографские прессы стучали, и печатные шигафибровые машины крутились, О. К. Библия распространялась по всем мирам среди странной тишины и покоя. Некоторые воспринимали их как Божью благодать, знак благословения установившемуся единству.

Обаянию этой тишины поддались и сами члены комиссии. Восемнадцать из них линчевали в течение ближайших двух месяцев, а не прошло и года, как еще пятьдесят три отреклись от своего труда.

О. К. Библию признали порожденной «притязаниями рассудка», утверждали, что страницы ее – чистый соблазн логики и гордыня людского рассудка. Сразу же начали появляться пересмотренные издания, что считались и с привычным фанатизмом, и с ханжеством. В этих трудах символика была привычной (крест и полумесяц, погремушка с перьями, двенадцать святых, тощий Будда и тому подобное), и скоро стало очевидным, что древние верования и предрассудки оказались не по зубам новому экуменизму.

Халлоуэй назвал результат семилетних трудов КПЭ «полипланетным биодетерминизмом»; название это с восторгом подхватили миллионы верующих, справедливо узревших в инициалах ПБ определение – «проклятый Богом».

Даже председатель КПЭ Туре Бомоко, улем дзенсуннитов, один из тех четырнадцати делегатов, кто так и не отрекся впоследствии от своего труда («Четырнадцать мудрецов популярной истории»), через некоторое время признал деятельность КПЭ ошибкой.

«Не стоило даже пытаться создавать новую символику, – сказал он. – Общепринятые верования не терпят неопределенности, и не следует возбуждать в толпе праздное любопытство к высочайшим истинам теологии. Мы ежедневно лицезрим, как мало живет и человек, но рамки религиозных учений становятся все более жесткими, тесными, несут конформизм и угнетение. Почему же затмился ясный путь божественных заповедей? Это значит, каноны живут, символика владеет умами, даже если начальный смысл забылся, а потому нельзя и мечтать достичь суммы всех известных нам верований».

Горечь этих слов не ускользнула от критиков Бомоко, и вскоре его вынудили бежать, положившись лишь на расположение Гильдии, скрывшей ото всех его маршрут. Считают, что он умер на Тупайле, окруженный почетом и любовью. Последними словами его были: «Религия существует, она для тех, кто может сказать себе, – я не таков, каким хочу быть. Она не для сборища самоудовлетворенных».

Принято думать, что Бомоко понимал пророческую суть собственных слов: «Каноны живут». Девятью десятками поколений позже О. К. Библия и «Комментарии» проникли во все уголки религиозной Вселенной.

Когда Пол-Муад'Диб встал, положив правую руку на каменную гробницу, в которой покоился череп его отца, слово в слово он процитировал строки из «Наследия Бомоко»:

«Вы, победившие нас, говорите, что Вавилон пал и дела его разрушены. Я же скажу вам, что каждого из нас ждет суд Всевышнего и каждому воздастся по делам его. Добро и зло сражаются в каждой душе».

Фримены говорили о Муад'Дибе, что он подобен Абу Зайду, фрегат которого посрамил гильдийские корабли и за день слетал туда и обратно. Туда – обозначало то место в мифологии фрименов, где находится страна духа рух, алам-аль-миталь, где нет ничего невозможного.

Легко увидеть в этом идею Квизац Хадерача, которого пытались получить сестры в результате своей генетической программы. Он толковался ими как «Тот, кто сократит путь», или «Человек, который может быть сразу во многих местах».

Но оба эти определения, как нетрудно показать, восходили непосредственно к «Комментариям»: «Когда закон и религиозные обязанности совпадают, твое эго обнимает Вселенную».

Муад'Диб говорил о себе: «Я – сеть в океане времен, что можно забросить и в будущее и в былое. Я – разделяющая их движущаяся преграда, которой не избежит ни одна вероятность».