Дюна

— Прекрасно. Итак, комнаты: мне нужно одно просторное помещение рядом со спальней. Здесь будет гораздо больше бумажной волокиты, чем на Каладане. И, разумеется, комната для охраны. Пожалуй, все. О безопасности дома можешь не беспокоиться — люди Хайвата прочесали его вдоль и поперек.

— В этом я не сомневаюсь.

Он поглядел на ручные часы.

— И еще, проследи, чтобы все часы в доме показывали местное аракианское время. Я выделил техника, который этим займется. Он сейчас подойдет. — Он погладил прядь ее волос, упавшую со лба. — Я возвращаюсь на посадочную площадку. С минуты на минуту прибывает второй транспорт, с моим штабом.

— Может, их встретит Хайват, милорд? Вы так устали.

— У нашего Суфира дел куда больше, чем у меня. Сама знаешь, на этой планете все опутано харконненскими сетями. Кроме того, я должен убедить хотя бы некоторых сборщиков пряностей не покидать планету. Ты ведь знаешь, когда владение переходит из рук в руки, они вправе выбирать господина. За этим специально следит Императорский планетолог, он же судья-наблюдатель. Подкупить его невозможно, а он уже объявил, что отпускает всех желающих. Почти четыреста квалифицированных работников собрались в порту, и транспортное судно Гильдии дожидается там же.

— Милорд… — она в нерешительности запнулась.

— Да?

Все равно его не убедишь, чтобы он бросил возиться с планетой, подумала она. Не могу я использовать с ним мои приемы.

— Когда вы хотели бы обедать?

Это совсем не то, что она собиралась сказать, думал он. Ах, Джессика, Джессика, если бы мы могли оказаться где-нибудь в другом месте, где угодно, только не здесь — ты и я, вдвоем.

— Я пообедаю на летном поле, с офицерами. Не жди меня, я сегодня поздно. Да… еще, я пришлю за Полем бронемашину. Мне хочется, чтобы он присутствовал на совещании.

Он откашлялся, словно хотел что-то добавить, потом резко повернулся и пошел по направлению к выходу, откуда по-прежнему доносился грохот выгружаемых ящиков. Его голос зазвучал уже снаружи, командный и высокомерный, — он всегда так разговаривал со слугами, когда спешил:

— Леди Джессика в главном вестибюле. Отправляйся к ней немедленно.

Хлопнула наружная дверь.

Джессика встала перед портретом отца герцога. Он был написан давно, знаменитым художником Альбой. Старый герцог тогда еще не был стар. Он был изображен в костюме матадора, с алым шарфом, перекинутым через левую руку. Молодое лицо, едва ли не моложе, чем герцог Лето сейчас. Те же хищные черты лица, тот же взгляд серых глаз. Стиснув кулаки, она с ненавистью смотрела на портрет.

— Будь ты проклят! Проклят! Проклят! — прошептала она.

— Что прикажете, благороднорожденная?

Женский голос, тонкий, почти звенящий.

Джессика резко обернулась и увидела маленькую седую старушонку в бесформенном коричневом платье прислуги. Старушонка ничем не отличалась от тех, кто встречал их на космодроме: такая же сморщенная и высохшая. Все туземцы, которых она видела на Аракисе, подумала леди Джессика, похожи на высушенный банан. Но тем не менее Лето утверждает, что они сильны и жизнестойки. Да, и еще их глаза — бездонные синие колодцы без следа белков, таинственные, даже пугающие. Джессика заставила себя отвести взгляд от незнакомки.

Старуха сухо кивнула:

— Меня зовут Мейпс Шадут, благороднорожденная. Что прикажете?

— Можешь называть меня миледи, — ответила Джессика. — Я не благороднорожденная. Я раба и наложница герцога Лето.

Еще один кивок.

— А есть еще и жена? — с некоторым удивлением старуха снизу вверх посмотрела на Джессику.

— Нет. И никогда не было. Я единственная… спутница герцога и мать законного наследника.

Про себя Джессика усмехнулась — с какой гордостью она произнесла эти слова! Что говорил святой Августин? «Разум приказывает телу, и оно подчиняется. Разум приказывает самому себе и встречает сопротивление». Именно так — в последнее время я все чаще встречаю сопротивление. Пора хорошенько заняться собой.

С улицы донесся пронзительный крик. Потом еще и еще: «Су-су-сук! Су-су-сук! Су-су-сук!» Потом: «Ихут-эй! Ихут-эй!» И опять: «Су-су-сук!»

— Что это? — спросила Джессика. — Я уже несколько раз слышала такие крики, когда мы сегодня утром ехали по городу.

— Всего лишь продавец воды, миледи. Но пусть вас это не тревожит. В цистернах замка помещается пятьдесят тысяч литров, и они всегда полны, — она посмотрела вниз, на свое платье. — Вы видите, миледи, я даже не надела свой влагоджари, — она захихикала. — И до сих пор жива.