Дюна

Пол покусал губы и спросил:

— Жива ли твоя мать?

— Моя настоящая мать ушла к Шаи-Хулуду. Ее сестра, моя вторая мать, жива и заботится об отце.

— Она сейчас в сьетче Табр?

— Да.

— Я помню ее, — сказал Пол. — Она заменит Чани. — Он подозвал Баннарджи. — Пусть адъютанты отведут дочь Отхейма Лачму в ее помещение.

Баннарджи кивнул. Адъютанты… Это ключевое слово означало, что вестницу надо держать под особой охраной. Он взял ее за руку. Она вырвалась.

— Как же вы пойдете к моему отцу?

— Ты опишешь путь Баннарджи, — пояснил Пол. — Он мой друг.

— Нет! Отец приказал!.. Я не могу!

Пол вопросительно посмотрел на Баннарджи. Тот порылся в своей энциклопедической памяти.

— Я знаю проводника, который отведет вас к Отхейму, — сказал он.

— Я пойду один.

— Сир, вы…

— Отхейм хочет, чтобы было именно так, — сказал Пол, почти не скрывая иронии.

— Сир, это слишком опасно, — запротестовал Баннарджи.

— Даже император должен иногда идти на риск, — ответил Пол. — Решение принято. Выполняйте!

Баннарджи неохотно вывел лицевого танцора из комнаты.

Пол повернулся к черному экрану за своим столом. Он поймал себя на том, что ждет падения камня с высоты.

Должен ли он сказать Баннарджи о подлинной природе вестницы? Нет! Такой инцидент не записан на экране его видения. А каждое отклонение грозит целым водопадом насилия. Можно найти точку приложения сил, то место, где он мог вырваться из видения.

Если только такое место вообще существует…

Какой бы экзотичной ни была человеческая цивилизация, какими бы путями ни развивались жизнь и общество, какой бы сложности ни достигло соотношение человека и машины, всегда случаются промежутки единоличной власти, когда развитие человечества, само его будущее зависят от относительно простых действий одного индивидуума.

Из книги тлелаксу.

Пересекая высоченный пешеходный мост, ведущий от башни к официальной резиденции квизарата, Пол добавил в свою походку хромоту. Солнце садилось, и он шел сквозь длинные тени, которые помогали ему маскироваться, однако острый глаз все же мог бы разоблачить его. С ним было защитное поле, но он не включал его: мерцание поля могло быть замечено.

Пол взглянул налево. Будто раздвинутые ставни, солнце закрывали полоски песчаных облаков.

С тех пор как он прекратил одинокие ночные прогулки, меры по его безопасности слегка ослабли. Но сегодня над его головой кружились орнитоптеры, пролетая будто бы в случайном порядке. В одежде у него был скрыт передатчик, благодаря которому орнитоптеры держали с ним связь. Ниже по улице двигались люди в надвинутых на лица островерхих капюшонах. Другие рассыпались по всему городу, предварительно изучив маскировку императора: костюм Свободного, вплоть до стилсьюта и пустынных ботинок, темное лицо; щеки изменены пластиковыми накладками; вдоль левой части лица проходит трубка стилсьюта.

Дойдя до противоположного конца моста, Пол оглянулся и заметил движение у плазметаллической решетки, скрывающей балкон его частных покоев. Несомненно, это Чани. «Охота за песком в пустыне», — так называла она его прогулки. Как мало понимает она его горький выбор. Необходимость выбора из множества страданий может даже незначительную боль сделать невыносимой.

Он вспомнил их расставание. В последнюю минуту Чани проникла в его чувства, но не поняла их. Она решила, что они вызваны расставанием с любимой перед опасной дорогой.

«Если бы это было так!» — подумал он.

Теперь он пересек мост и вышел в верхний переход через правительственное здание. Повсюду были видны переносные глоуглобы: люди спешили по своим делам. Квизарат никогда не спал. Пол прочитал надписи на дверях, как будто видел их впервые: «Скоростная торговля», «Пророчества», «Испытание веры», «Религиозное снабжение», «Оружие», «Пропаганда веры».

«Честнее было бы написать «Наступление бюрократии», — подумал он.

Тип чиновника религиозной службы заполонил всю Вселенную. Этот новый человек квизарата обычно бывал новообращенным. Он редко сменял Свободных на ключевых постах, но зато заполнял все промежуточные. Он принял меланж — как для того чтобы показать, что он может его вынести, так и ради продления жизни. Он стоял особо от своих правителей — императора, Союза, Бене Гессерит, ландсраата, Великих домов или квизарата. Его богами были Рутина и Документ. К его услугам были ментаты и огромные библиотеки справочного материала. Целесообразность — первое слово в его катехизисе, хотя он отдавал дань и бутлерианским заповедям. «Машина не должна заменять человека без устали», — твердил он, но каждым своим действием доказывал, что предпочитает машину человеку, статистику — индивидууму, далекую общую картину — близкому соприкосновению, требующему воображения и инициативы.