Дюма

Гости пожелали участвовать в ночном «секрете», им сказали правила — сражаться один на один, они согласились. Неправдоподобно, начальство не позволило бы, велело бы беречь гостей? Но там не было высокого начальства. Сами гости бы струсили? Может, и струсили, да отступать было неловко, сами напросились, и там, на Кавказе, со всеми что-то происходило такое, что трудно представить в нормальной обстановке. В «секрет» ушли три солдата: Игнатьев, Михайлюк и Баженюк (Буянов в Государственном военно-историческом архиве нашел этих людей); Дюма достался в напарники Баженюку. «Прошло два часа… Была холодная, темная ночь, мы лежали на берегу неизвестной реки (Аксай. — М. Ч.), на враждебной земле, с винтовкой, с ножом, ожидая не диких зверей, как это бывало со мною множество раз на охоте, а людей, по образу Божьему, как мы! И на эту охоту мы отправлялись со смехом, весело, как будто нам ничего не стоило пролить свою или чужую кровь! Правда, люди, которых мы поджидали, были грабителями и убийцами, оставляющими за собой разорение и слезы. Но эти люди родились за полторы тысячи лье от меня, с моралью, не похожей на нашу… Вправе ли я был просить Бога помочь мне в опасности, когда я сам так напрасно, так неразумно искал ее?» Наконец увидели горца на лошади, Баженюк бросился к нему, Дюма не мог ничего понять, потом разглядел приближавшуюся группу: «Баженюк, держа нож в зубах, тащил на правом плече женщину, находившуюся в бесчувственном состоянии, но не выпускавшую ребенка, которого она стиснула в руках; в левой же руке он нес голову чеченца… Он бросил голову на берег, посадил тут же женщину с ребенком и голосом, в котором не было заметно никакого волнения, произнес: „водочки бы…“ Не подумайте, будто он просил этого для себя, — он просил для женщины… А я все еще спрашиваю, какое право имеют люди охотиться за человеком, подобно тому как охотятся за оленем или кабаном?»

Следующая остановка — татарский аул Эндирей, там все мирно, прием у князя Али-Султана, гостям кричали ура: «Признаюсь, при этом удовольствие мое граничило с гордостью… Тридцать лет служения искусству были по-царски вознаграждены. Сделали бы для какого-нибудь государя более того, что сделали здесь для меня?» (Сочиняет, не могли ему кричать ура? Но вообразите, что в воинскую часть приехала Мадонна…) Дальше Чир-Юрт, Нижегородский драгунский полк, опять татары; Дюма поведал читателям про иго и заодно про снабжение и спекуляции в армии (его источники, похоже, были откровенны). В полку служил А. П. Оленин, в 1903 году в возрасте 70 лет надиктовавший воспоминания для «Исторического вестника»: по его словам, когда он услышал имя «Дюма», то сразу понял, о ком речь: «…портреты автора „Трех мушкетеров“ были в то время распространены везде». Оленин пишет, что Дюма поселили у него на квартире. «Вся „наша“ молодежь тотчас собралась ко мне и устроила Дюма, когда он вышел, свежий и веселый, сочувственную овацию. Я же тотчас дал знать командиру полка, кн. А. М. Дондукову-Корсакову, о прибытии знаменитого писателя. Немедленно последовало от князя приглашение на обед, и прибыл экипаж… За обедом знаменитый писатель обворожил всех своим прелестным, остроумным разговором… Не могу забыть его полудетский восторг, когда он узнал, что далее, на пути в Темир-Хан-Шуру, он проедет совсем близко от этого ущелья, что „оказия“ пойдет неприятельской землей, под усиленным конвоем, и что, возможно, будет и перестрелка… К вечеру ко мне собрались мои товарищи, и началась лихая кавказская пирушка, в которой „председательствовал“ Дюма… Надо было видеть его восхищение, когда в темной комнате загорелась синим огнем „жженка“ и прибывший оркестр грянул „Марсельезу“…» На следующий день, по словам Оленина, снова была пирушка, ездили верхом; наконец «оказия» под конвоем двинулась вдоль реки Сулак. «Справа и слева в некотором отдалении показались конные чеченцы. Дюма словно преобразился. Во весь опор вынесся он с нами вперед туда, где завязалась лихая кавказская перестрелка. То наскакивая, то удаляясь, горцы перестреливались с нашими… Во все время схватки Дюма сохранил полное самообладание и с восхищением следил за отчаянной джигитовкой казаков… Вскоре горцы увидали, что не могут вследствие своей малочисленности затеять серьезное дело, и, обменявшись последними выстрелами, ускакали восвояси».

Дурылин разоблачает эту историю, ссылаясь на историка В. Д. Карганова, который, в свою очередь, пересказывает слова М. П. Хаккеля, бывшего в 1880-е годы секретарем А. М. Дондукова-Корсакова: «У опушки князю пришла мысль позабавиться симуляцией нападения горцев, для чего было послано несколько солдат-драгун в лес разыграть стычку с воображаемым Шамилем. После перестрелки романисту рассказали разные небылицы о сражении в лесу и, в подтверждение, показали ему какие-то лохмотья, обмоченные в крови барана, заколотого к обеду». А наивный француз поверил, писал Жозефу Мери: «Мы перерезали территорию Шамиля и дважды имели случай обменяться ружейными выстрелами со знаменитым предводителем мюридов…»