Вскоре ей стало недостаточно просто видеть Дьюи перед собой на пюпитре. Едва только учительница ввезла ее в библиотеку, Кристел оживилась, а увидев Дьюи, который ждал ее у входных дверей, тут же стала произносить какие-то звуки. Обычно голос у нее был высоким, но сейчас он звучал более низко и глубоко. Я была убеждена, что она разговаривает с Дьюи. Должно быть, он тоже так решил, потому что, только услышав ее, оказался с ней рядом. Как только ее коляска остановилась, он вспрыгнул на пюпитр, и Кристел просияла от счастья. Она стала что-то напевать, и вы не можете представить, какой большой и радостной стала ее улыбка. Кристел улыбалась лучше всех в мире.
Обычно учительница Кристел брала ее руку и помогала гладить Дьюи. Эти прикосновения, когда она чувствовала его шерстку под своими пальцами, всегда вызывали громкие радостные звуки. Клянусь, как-то она подняла глаза, и мы встретились с ней взглядами. Она была переполнена радостью и хотела с кем-то поделиться ею — девочка, которая годами не отрывала глаз от пола. Как-то я взяла Дьюи с пюпитра Кристел и устроила его у нее под курточкой. Она даже не вскрикнула, просто изумленно на него смотрела. И была так счастлива! Дьюи тоже был счастлив. Перед ним была грудь, к которой он мог прильнуть, там было тепло, и он находился рядом с тем, кого любил. Он не пытался вылезти из-под курточки. Он оставался с Кристел минут двадцать, может, больше. Остальные дети разглядывали книги. Дьюи и Кристел вместе сидели перед столом. Автобус уже ждал у библиотеки, и все остальные дети расселись в нем, но Дьюи и Кристел продолжали сидеть там, где мы их оставили. Они были вместе и рядом. Улыбка девочки в этот момент стоила всех сокровищ мира.
Я не могла представить себе, как живет Кристел. Я не знала, что она чувствует, попадая в мир, или что она делает. Но я знаю, что, когда она оказывалась в нашей библиотеке и рядом находился Дьюи, она была счастлива. И я думаю, она ощущала такое счастье, которое мало кто из нас испытал. Это знал Дьюи. Он хотел, чтобы она испытывала такое счастье, и любил ее за это. Не это ли качество должен нести в себе каждый кот или человек?
Глава 9
Дьюи и Джоди
Отношения между Кристел и Дьюи были важны не только потому, что он изменил ее жизнь, но и потому, что они характеризовали самого Дьюи, то воздействие, которое он оказывал на людей. Его любовь к ним. Его понимание. Его беспредельную заботу. Взять одного человека, которого я обязательно упоминаю, когда в тысячный раз рассказываю эту историю, — и вы начнете понимать, как много Дьюи значил для Спенсера. Это был не всякий человек, но каждый день он был другим — и каждому из них Дьюи по очереди отдавал свое сердце. И одним из этих людей, очень близких мне, была моя дочь Джоди.
Я мать-одиночка, и поэтому, когда Джоди была маленькой, мы с ней не разлучались. Мы вместе выгуливали нашего Бренди, помесь пуделя с кокером. Мы ходили в торговый центр поглазеть на витрины. Мы с ней вдвоем устраивали полуночные вечеринки в гостиной. Когда по телевизору шел фильм, который мы хотели посмотреть, у нас был пикник на полу. «Волшебник страны Оз» — под радугой, когда все в цвету и вы можете делать все, что всегда хотели, если только знаете, как добиться этого, — шел раз в год и был нашим любимым фильмом. Когда Джоди исполнилось девять лет, мы каждый день, если только позволяла погода, уходили в ближайшие лесные заросли. Наконец, раз в неделю мы карабкались на вершину известняковой скалы и сидели, глядя на реку и болтая, — мать и дочь.
В те дни мы жили в Манкато в Миннесоте, но немало времени проводили в доме моих родителей в Хартли, Айова. По два часа там, где кукурузные поля Миннесоты переходили в поля Айовы, мы гуляли и пели старые, 1970-х годов, песни Джони Денвера и Барри Манилоу. И мы всегда играли в нашу особую игру. Я спрашивала: «Кто самый большой мужчина, которого ты знаешь?» Джоди отвечала, а потом спрашивала меня: «Какую ты знаешь самую сильную женщину?»
Мы задавали друг другу вопросы, пока, наконец, у меня не оставался только один, который меня так и подмывало задать: «Кто самая умная женщина, которую ты знаешь?»
Джоди всегда отвечала: «Ты, мамочка». Она даже не представляла, как я ждала этих ее слов.
Затем Джоди минуло десять лет, и она перестала отвечать на вопросы. Поведение ее стало типичным для девочек в этом возрасте, но я все равно испытывала разочарование.
В тринадцать, когда мы переехали в Спенсер, она перестала целовать меня на ночь.
— Я уже слишком взрослая для этого, мама, — сказала она.
— Я понимаю, — ответила я ей. — Ты уже взрослая девочка. — Но сердце у меня разрывалось.