Дитя времени

Тридцать лет из-за этой зеленой, немноголюдной страны велась война розы. Правда, скорее это была кровавая междоусобица, нежели всеобщая война. Нечто вроде вражды между Монтекки и Капулетти, не представлявшей особого интереса для среднего англичанина. Никто не врывался по ночам к тебе в дом, чтобы узнать, сторонник ли ты Йорков или Ланкастеров, и отправить в концлагерь в случае неверного ответа. Война имела значение лишь для узкого круга участников. Отряды сражались где-нибудь в долине, рядом с твоим домом, использовали твою кухню для перевязки раненых, а затем перемещались куда-нибудь для следующей стычки. Через несколько недель можно было услышать об ее исходе, и у тебя, возможно, происходил по этому поводу спор с женой, поскольку она, к примеру, могла быть сторонницей Ланкастеров, а ты — Йорков, и оба походили на болельщиков футбольных команд. Никто не преследовал тебя за поддержку Ланкастеров или Йорков, как не преследуют теперь за поддержку «Арсенала» или «Челси».

Раздумывая о той далекой, зеленой Англии, Грант незаметно заснул.

Он ни на шаг не продвинулся к разгадке тайны, окружавшей судьбу двух юных принцев.

3

— Неужели вы не можете разглядывать что-нибудь повеселее? — спросила на следующее утро Лилипутка, заметив портрет Ричарда, который Грант поставил на тумбочке у изголовья, прислонив к стопке книг.

— Разве у него не интересное лицо?

— Интересное! От него у меня мурашки по коже бегают.

— Историки считают, что он обладал большими способностями.

— Синяя Борода тоже обладал.

— И пользовался популярностью в народе.

— Синяя Борода тоже пользовался.

— Он был отличным солдатом, — с озорным упрямством продолжал Грант. — Как насчет Синей Бороды?

— И чего вы на него таращитесь? И вообще, кто он такой?

— Ричард Третий.

— Так я и знала!

— Вы хотите сказать, что представляли его именно таким?

— Точь-в-точь.

— Почему?

— Он же был злодей и убийца, верно?

— Вы хорошо помните историю.

— Ну, это все помнят. Погубил обоих малюток. Устроил, чтобы бедняжек придушили.

— Придушили? — заинтересовался Грант. — Я этого не знал.

— Задушили подушками. — При этом медсестра ловко взбила его собственные подушки маленьким кулачком.

— А почему задушили? Почему не отравили? — осведомился Грант.

— Не спрашивайте. Не я это организовала.

— А откуда известно, что их задушили?

— Из моего школьного учебника.

— Понятно, но на кого там ссылались?

— Ссылались? Ни на кого. Просто было так написано.

— А в учебнике говорилось, кто их задушил?

— Некий Тиррел. Вы что, историю в школе не учили?

— Я присутствовал на уроках истории, а это разные вещи. Кем был этот Тиррел?

— Понятия не имею. Какой-нибудь подручный Ричарда.

— А как узнали, что принцев убил именно Тиррел?

— Он сам сознался.

— Сознался?

— Конечно, после того, как его признали виновным. Перед виселицей.

— Вы хотите сказать, что Тиррела на самом деле повесили за убийство принцев?

— Ну да. Можно я заберу эту жуткую физиономию и поставлю что-нибудь повеселее? В той пачке, что вам вчера принесла мисс Хэллард, много симпатичных лиц.

— Меня интересуют не симпатичные лица, а только жуткие физиономии. Желательно — злодеев и убийц.

— О вкусах, как известно, не спорят, — вздохнула Лилипутка. — Слава Богу, я не обязана смотреть. Но, по моему скромному мнению, одного его вида вполне достаточно, чтобы ваши кости плохо срастались.

— Что ж, если моя нога не срастется, можете отнести это на счет Ричарда III. Еще один пункт в длинном списке его злодеяний.

Гранд отметил в уме, что, когда придет Марта, надо будет спросить, что ей известно про Тиррела.

Но первым представителем внешнего мира, появившимся в палате, оказался сержант Уильямс — упитанный, розовощекий здоровяк. На время Грант позабыл о делах давно минувших и увлекся разговором о текущих событиях. Уильямс сидел на стуле, широко расставив ноги и моргая голубыми глазами, как кот, блаженно развалившийся на солнышке. Грант глядел на него с теплотой. Как приятно снова поболтать о работе, используя тот полный намеков и иносказаний жаргон, понятный только коллегам, услышать последние новости, полицейские сплетни, узнать, кому сейчас везет, а кому и не очень.

— Шеф шлет привет, — сказал Уильямс, поднявшись со стула и собираясь уходить, — спрашивал, не нужно ли вам чего. — Глаза его скользнули по фотографии, стоявшей на тумбочке. Склонив голову набок, сержант стал рассматривать портрет. — Это что за личность?

Грант уже открыл было рот, чтобы ответить, но спохватился, сообразив, что перед ним стоит коллега-полицейский, такой же профессионал-физиономист, как и он сам, человек, по роду службы ежедневно сталкивающийся с людьми.

— Портрет мужчины неизвестного художника XV века, — сдержанно сказал Грант. — Что ты о нем скажешь?

— В живописи я полный профан.

— Нет, не то. Я спрашиваю, что ты думаешь об этом человеке?

— Понятно. — Уильямс склонился над портретом, сосредоточенно нахмурил брови. — Что я о нем думаю?

— Ну, куда бы ты его посадил: в кресло судьи или на скамью подсудимых?

Уильямс на мгновение задумался и затем уверенно заявил:

— В кресло, разумеется.

— Точно?