Глухие шлепки вырвали его из грез, и он открыл глаза. Темноволосая женщина заползла на усыпанный камнями склон и стояла на четвереньках перед отвесной скальной стеной. Это она хлопала по камню ладонью, чтобы привлечь внимание Чейна. Все-таки у нее сохранилось некое подобие человеческого разума.
Чейн поднялся на склон. Женщина нашла место, где у стены можно было натянуть холст и устроить для них укрытие от солнечного света. Она взяла у Чейна сверток холста, и они принялись за дело. Чейн уже почти закончил свои труды, когда женщина схватила конец веревки, которую он держал в руке, и принялась обматывать веревку вокруг вогнанного в землю колышка.
Он вдруг указал на себя и более сипло и глухо, чем обычно, проговорил:
— Чейн… меня зовут Чейн.
Ответа он не ждал. Ему просто отчаянно хотелось услышать хоть какой-то осмысленный звук после ночи, проведенной под животный гам диких вампиров и затяжное молчание Вельстила. Женщина перестала возиться с веревкой и подняла взгляд на Чейна.
Ее волосы превратились в растрепанную копну, на мертвенно-бледном лице едва можно было различить россыпь выцветших веснушек. Она показала на себя:
— За… бел…
Эти два слога, произнесенные так медленно и с таким трудом, потрясли Чейна до глубины души. Он присел на корточки, и женщина отпрянула от него.
— Забел… — повторил он. — Это твое имя?
На языке у него вертелась сотня вопросов, но он сдержался. Женщина принюхалась, склонив голову к плечу, затем махнула рукой в сторону неба на востоке и снова принялась возиться с веревкой.
Чейну не было нужды смотреть на восток. Позади него, над вершинами гор, уже разливался серый предутренний свет.
Другие дикие вампиры пришли в возбуждение. Курчавый мужчина пытался ползти по земле, сдавленно поскуливая от бессилия. Вначале Чейн подумал, что диких взволновало приближение восхода, но затем он увидел, куда именно силится добраться курчавый, — и остолбенел от изумления.
Под кривым высохшим деревом стоял, прислоненный к стволу, дорожный мешок Вельстила.
Иногда пожилой вампир после изнурительного перехода оставлял свой мешок неподалеку от себя, так чтобы держать его в поле зрения, но никогда прежде не бросал его без присмотра. Даже в Веньеце, когда они оказались отрезаны от города и лишились почти всего своего имущества, дорожный мешок Вельстил сохранил.
Курчавый вампир, за которым зорко наблюдали его сотоварищи, отчаянно извивался на земле, но сумел продвинуться вперед только на пару дюймов. Истощение и зверский голод заставляли его ослушаться повеления Вельстила — он прекрасно знал, где именно хранится заключенная в склянки жизненная сила.
В те времена, когда Чейн и Вельстил путешествовали вдвоем, они соблюдали правила учтивости, как это надлежит аристократам, пускай и превратившимся в вампиров. Тогда Чейн уважал право Вельстила на личные тайны. Со временем, однако, он понял, что трезвый, лишенный эмоций разум, которым бахвалится Вельстил, — не что иное, как фальшивая поза. Что же до самого Чейна…
Может, он и вправду дикий зверь, едва прикрывающийся цивилизованностью, но зато никогда не скатывался до того, чтобы искренне верить в свой придуманный облик. В отличие от Вельстила.
Тогда, в обители, Чейн по собственной воле помогал Вельстилу осуществить его безумный замысел, однако же ничего не мог с собой поделать — до сих пор он видел в диких вампирах тех, кем они были раньше, при жизни. Как будто призраки загубленных книжников проглядывали из мертвой плоти, ныне исполненной только голода и жажды.
А впрочем, бессмысленно думать об этом. Они потеряны безвозвратно.
И все-таки Чейну не хотелось увидеть, как Вельстил снесет голову еще одному своему слуге. Он проворно сбежал по склону, схватил мешок.
Стальные пальцы стиснули его лодыжку с такой силой, что он согнулся от нешуточной боли.
Чейн попытался освободиться из цепкой хватки курчавого, но тот не уступал. Он распластался на земле, содрогаясь всем телом, напрягая мышцы в безуспешной борьбе с приказом своего создателя, — взгляд его бесцветных глаз не отрывался от мешка, который держал в руках Чейн.
Свободной ногой Чейн со всей силы наступил на запястье курчавого. Тот завизжал от боли, и Чейн наконец сумел вырваться из его хватких пальцев.
Бесцветные глаза диких неотрывно следили за каждым движением Чейна. Когда он направился к палаткам, даже Забел не сводила взгляда с его ноши.
На ощупь в мешке были какие-то твердые предметы — явно не только склянки коричневого стекла. И вновь Чейну с нестерпимой силой захотелось узнать, что же так усердно прячет его старший спутник от посторонних глаз.
Ближе всего к тому, чтобы раскрыть эту тайну, Чейн был в ту ночь, когда впервые увидел рядом с раскрытым мешком Вельстила незнакомую склянку и обтянутый кожей ларец. Тогда ему не хватило духу пошарить в мешке: Вельстил бодрствовал и был слишком близко, наверху лестницы. А в другой раз, уже во время похода, когда Чейн украл из мешка склянку с жизненной силой, он чересчур торопился, чтобы тешить свое любопытство. На сей раз он не колебался ни минуты и решительно откинул верхний клапан мешка.