Дистопия М.

Громадины обрушиваются на него, придавливают к земле, смыкаются перед ним черной сплошной стеной – путь, заваленный стройматериалами, кажется непроходимым. Ноги начинают болеть на несколько метров раньше, чем несколько дней назад. Е. останавливается. Задрав голову, смотрит вверх. Внизу тихо, ни огонька, полночь, а там кипит жизнь: огни, краны, тысячи муравьев в касках – но звуки еле слышны, громкие звуки стройки, к которым привык Е., когда они были ближе. Быстро, кстати, привык.

На стройке нет местных жителей, братья их не берут: они не хотят работать и вообще ничего не хотят, а тот, кто чего-то хочет, в городе не задерживается. Трудятся негры – сильные и надежные, но бедные и голодные. Трудятся круглыми сутками и спят прямо на стройке – вздремнув пару часов, вновь берутся за дело, словно не уставали. На улицу не выходят, здесь их не любят, пусть и привыкли к ним. «Негры отняли у нас работу, работают за гроши, а мы кое-как сводим концы с концами, живем впроголодь», – еще несколько лет назад Е. слышал это везде, на улицах и площадях, но сейчас, когда стало хуже, в городе М. молчат. Не принято говорить. Работы нет, зачах золотой прииск, закрылся винный завод, которым славился город, закрылись заводы поменьше, и только у братьев О. дела идут в гору: сносят и строят без остановки, сотни многоэтажек. В них никто не живет. Квартиры местным не по карману, но братьев это не беспокоит. Их цель – строить и зарабатывать, а не давать людям крышу над головой. Строят на деньги М., из казны, которая опустела. Школ не осталось, дети учатся по домам, а врач на город один и запись к нему на два года вперед. Е. встал в очередь с болью в ногах, но, когда подойдет срок, врач ему не понадобится. На это все и рассчитано. Врач есть – врача нет. Никто не жалуется, жаловаться не принято, здоровье лучше не станет. Берут, сколько дают. Если ничего не дают – ничего не берут.

Передохнув, Е. продолжил свой путь.

Впереди самый трудный участок.

***

Е. работал на складе, огромном, гулком, пустом.

Он опоздал на восемь минут. Начальник, тощий и злой К., отметил это в журнале – молча, с усмешкой. Может, и не было ее, этой усмешки, но Е. ее видел и понял: «еще несколько опозданий, и мы уволим тебя, а пока снизим оклад на десять процентов». Е. не знал, кто такой К. и кто начальник у К. За год, что Е. здесь, они и слова не сказали друг другу, общаясь записками, отчетами и инструкциями. Работа простая, слова не нужны. Принял, пересчитал, выдал. Контроль, точность, контроль. Напарник за тобой проверяет, на случай, если вдруг ошибешься, чего никогда не было. Он каждый раз новый, и Е. не удивлен: значит, так надо, есть в этом смысл, а если нет, то и не надо.

Кто в этот раз? Лысый толстяк с бегающими глазками. Он не понравился Е. с первого взгляда, а Е. в людях не ошибался, поэтому и сидел дома, запершись в комнате, чтобы реже их видеть.

Не поздоровавшись, лысый спрятал за спину руки, давая понять, что здороваться не намерен. Переступая с ноги на ногу, он исподлобья смотрел на Е., а Е. было все равно: шесть часов вместе, в первый и единственный раз, не привыкать. Сколько их было, лысых и волосатых, толстых, худых – всех объединяло одно: они не здоровались с Е., не улыбались, не разговаривали. Словно знали что-то о нем, что их отталкивало и, может, даже пугало. Е. не похож на них, он сам по себе, он запирается в комнате, чтобы не стать ими, не пить яд, не замусорить мозг увиденным и услышанным. Они жалки, мелочны и трусливы, но в то же время опасны. Толстяк – хороший пример. Жди от него пакости. Возможно, он в сговоре с К., что-то задумали вместе. Впрочем, Е. все равно. Он не боится К., а толстяка и подавно.

Приехала первая партия. Сотня больших коробок, метр на метр на метр, но странно легких, точно набитых пухом. Они такие всегда. Что в них, Е. не знал и знать не хотел. Ему не сказали, а сам не спросил, чтобы спокойней спать и меньше о чем-то думать.

Выгрузив их, Е. тщательно их сосчитал. Толстый следил за ним, К. – тоже. Е. написал цифру в ведомости – «106» – и отдал К.

Пересчитав, толстый вывел свою цифру во второй ведомости.

Сверив цифры, К. сделал то, чего никогда не делал – пискнул и подпрыгнул на левой ноге, радостно и возбужденно. Приплясывая, он приблизился к Е. и ткнул в нос бумажкой.

«108».

Толстый ошибся, вне всяких сомнений. Е. не мог ошибиться. За год, что он здесь, он не ошибся ни разу.

К., Е. и толстый стали считать вместе. К. приплясывал от восторга, а толстый лишь ухмылялся, гаденько и спокойно, поглаживая пухлые ручки.

Сто восемь штук.

Пересчитали еще раз.

Сто восемь.

Е. посмотрел в глаза К., впервые за этот год, и увидел ответ в них: это подстроил К. с помощью толстяка, К. заодно с ним. К. не скрывал радость, он танцевал. Толстый тоже пустился в пляс: хлопнув себя по ляжкам, хрюкнул и грузно подпрыгнул на месте.

К. сел за стол и стал быстро писать, размазывая чернила и дрыгая тощими ножками.