Диссиденты

Наша зона не была «красной», но и по-настоящему «черной» я бы ее тоже не назвал. Общий режим, в основном первоходочники, еще не усвоившие хорошо тюремные правила и традиции. Стукачей время от времени вычисляли и били или опускали, если им не удавалось вовремя ломануться на вахту. После этого они неизбежно попадали в отряд хозобслуги, вступали там в СВП (секцию внутреннего порядка), носили красную повязку на руке, изображали из себя дружинников, сидели в проходных локальных зон и всячески помогали лагерной администрации. Они зарабатывали условно-досрочное освобождение, которое никаким другим бесплатным путем получить было нельзя. За деньги, разумеется, можно. Но за очень приличные деньги.

Между отрицаловом и сучнёй в лагере поддерживалось неустойчивое равновесие. Никто по-настоящему не мог взять верх. Лагерное начальство прикладывало все усилия, чтобы зона «покраснела», но вновь приходящие зэки предпочитали в основном воровской закон, который позволял им существовать более независимо и обдуманно. Впрочем, воровской закон – это всего лишь собирательный образ зэковских правил; по нему живут отнюдь не только настоящие воры, которые на самом деле имеют для себя свой, более жесткий свод правил.

Стукачей почти никогда не наказывали без разборок. Вину стукача надо было доказать. Голословных обвинений для этого не хватало. Опустить зэка по голословным обвинениям в стукачестве – это беспредел. За это могли поплатиться и сами судьи. Конечно, уровень разборок везде был разный, но в среднем качество тюремного правосудия было выше государственного. На разборках можно было оправдаться. Правда, случалось это редко, но тому есть объяснение. Обвинение в стукачестве – крайне серьезное для тюрьмы, и мало кто решится на него, не получив заранее надежных доказательств. В противном случае при оправдательном решении обвинителю придется «отвечать за базар». Отвечать примерно так же, как пришлось бы ответить доказанному стукачу.

Впрочем, идеализировать уголовный мир тоже не следует. Случалось всякое. Оперчасть могла грамотно подставить под разборки мешающего ей человека, сфальсифицировать компромат на авторитета, умно выгородить своего стукача. Стихийное правосудие – механизм несовершенный. Но все же это лучше, чем вовсе ничего или «красный» беспредел.

В попытках поломать зону администрация шла иногда на рискованные шаги. Она заставляла разоблаченных стукачей, красноповязочников жить или работать среди остальных зэков. Это были отчаянные попытки легализовать их в лагерном сообществе явочным путем, по факту. Зэки воспринимали это как оскорбление и покушение на их права и территорию. Кончались такие затеи плохо.

В том цеху, где я работал несколько дней, таская мешки с цементом, был примерно пятиметровой высоты деревянный мостик с площадкой наверху. Под мостиком была гора цемента, высотою метра в четыре. Того самого цемента, который мы приносили с разгрузки. Его постоянно брали из этой горы для формования строительных блоков. Отбором цемента руководил кто-нибудь из зэков, стоя на площадке мостика.

В работающую на блоках бригаду зачислили стукача из первого отряда. Не просто какого-нибудь тихушника, бегающего к куму, когда никто не видит, а настоящего патентованного стукача, не скрывавшего своей работы на оперчасть. Жизнь бригады осложнилась. При стукаче никто не рисковал ни договариваться о чем-либо с вольными шоферами, приезжающими за блоками, ни получать контрабанду с воли, ни устраивать какие-либо дела, о которых не должен знать кум.

– Ты бы подыскал себе другую работу, – сказал ему как-то бригадир из зэков. – Чего тебе у нас делать?

– Не твое дело, – огрызнулся стукач.

– Ну как хочешь, как хочешь, – лениво согласился с ним бригадир.

Через несколько дней на вечернем разводе стукача не оказалось в колонне зэков, возвращавшихся с работы в промзоне. Начались поиски. Нашли его на следующее утро в той самой горе цемента. Он был мертв.

Как он туда попал, естественно, никто не знал. Никаких следов насилия на нем не было. Начальство было этому радо, потому что можно было списать смерть на несчастный случай. Решили, что он просто упал с мостика в цемент. Разумеется, все понимали, что упал он не сам. Там было кому его подтолкнуть. Ужасная смерть. Один глубокий вдох в сухом цементе – и его легкие окаменели.

С другим обошлись еще хуже. Этот мужик лет тридцати пяти был не только стукачом – он по собственной инициативе помогал ловить на проволоке десант, носивший грев в ПКТ. Поймав «десантников», он вместе с вертухаями избивал их. Менты – дубинками, он – ногами. Казалось, он должен был умереть от одной ненависти, которую посеял в сердцах зэков.