Читаем Диссиденты полностью

Довольно долго мы сидели в здании МВД в коридоре перед каким-то кабинетом, где решалась наша дальнейшая судьба. Видимо, никто не хотел принимать решение. Какие-то люди с большими звездами на погонах носились из кабинета в кабинет, поглядывая на нас неодобрительно. Наши чунские конвоиры попрощались с нами, пожелали счастливого пути и сказали, что хотят вернуться домой тем же самолетом. Наконец часа в два ночи из кабинета вышел некто и объявил, что меня повезут в тюрьму, а оттуда самолетом на место ссылки. На меня надели наручники, а Алку выставили из МВД на улицу – в легком пальтишке, глубокой ночью, в сорокаградусный мороз, в абсолютно незнакомом городе. Почему она тогда не замерзла насмерть, можно объяснить только случайным стечением обстоятельств. Позже она так описала свои приключения:

«Я стояла на пустой улице и пока ещё не чувствовала лютого холода, а только ужасное горе оттого, что нас разлучили. Медленно побрела, сама не зная куда, съёжившись от страха и нереальности происходящего. Меня обступила колючая тьма. Я оказалась в городе-призраке, где не было ни людей, ни машин, ни огней. Особенностью этого города была теплотрасса, проложенная не под землёй, как везде, а над ней. Всюду тянулись укутанные в рваные изоляционные материалы унылые трубы, а над дорогами они выкладывались в виде ворот. Сыпался лёгкий, но очень колючий снежок. Вернее, он даже не сыпался, а как бы стоял в воздухе – миллиарды маленьких острых иголочек. В Якутске тогда уже запирали на ночь все подъезды от бомжей, которых там было превеликое множество. Ни единой души на улице не было. Всё-всё-всё было закрыто. Я была одна в целом мире, и этот мир был настроен очень враждебно. Очень скоро я начала замерзать. Было так холодно в эту ночь, что и бомжи, и собаки попрятались. Может, это и хорошо, что было холодно и они попрятались, – я не стала их лёгкой добычей.

Глядя на мрачные коробки домов и в пустое небо, я вдруг поняла, что на свете есть только я и Бог. Это было как озарение, я никогда раньше не задумывалась о Боге. Я перестала бояться, одним концом шарфа обмотала лицо, другим – правую руку. Я правша, и её мне было больше жалко. Хотя отмораживать левую тоже, конечно, не хотелось, но кожаные перчатки были совсем тонкие. Искать гостиницу не имело смысла – денег для этого было явно маловато. Монеток для телефона-автомата у меня не было, взять их было негде, так что позвонить тем людям я не могла, хотя отлично помнила номер телефона. Впрочем, не помню, чтобы мне попались автоматы на моём пути…

Я побежала искать названную мне улицу, а чтобы Бог не оставлял меня ни на минуту, я всё время разговаривала с Ним. Я знала единственную молитву, “Отче наш”, которой в детстве меня научила мама, и читала её бессчётное число раз. Сначала шёпотом, потом, поняв, что кроме Него меня всё равно никто не слышит, – криком. Я бежала по тёмным и пустым улицам и кричала “Отче Наш”. Я очень замёрзла, и время, казалось, тоже замёрзло и остановилось. Я пробегала так пять часов, совсем этого не понимая. И, хотя я не спала уже почти сутки, у меня совсем не было соблазна привалиться к какому-нибудь забору и уснуть. Откуда-то я ЗНАЛА, что всё обойдётся.

Потом, поближе познакомившись с этим довольно большим городом, я выяснила, что моя отправная точка была в центре, а нужный мне адрес – не так уж далеко, на автобусе я доехала бы за полчаса.

Ближе к утру, когда появились первые прохожие, поиски мои пошли быстрее. В семь часов утра я, не чуя ни рук, ни ног, поскреблась в дверь маленького двухэтажного особнячка, в котором жили встретившие нас в аэропорту люди, и наконец, расплакалась.

Меня напоили горячим чаем, водкой с мёдом, растёрли спиртом, накормили, уложили в постель и укутали одеялами. Забегая вперёд, скажу, что я даже насморком не заболела, только кожа на лице потрескалась от мороза, но это потом быстро прошло».

У меня, в отличие от Алки, все сложилось гораздо проще и прозаичнее. Я доехал в комфортабельном воронке до теплой тюрьмы, которая ждала меня с распростертыми объятиями. Было часа три ночи. По случаю столь неординарного поступления в тюрьму подняли ДПНСИ (дежурного помощника начальника следственного изолятора). Он пришел заспанный и хмурый, не понимая, зачем его позвали. Чтобы окончательно его разбудить, я поведал ему, что меня привезли сюда незаконно и пусть убедится в этом сам – в моем деле нет постановления о взятии под стражу. ДПНСИ окончательно проснулся и полез в дело. Санкции на арест действительно не было. Он пробормотал что-то и пошел куда-то звонить, но вернулся очень скоро. «Ничего, не переживайте – мы примем вас и без постановления об аресте», – сообщил он мне. Меня подняли на второй этаж и посадили в пустующую камеру. Я тут же свалился на шконку и заснул.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мемуары – XX век

Дом на Старой площади
Дом на Старой площади

Андрей Колесников — эксперт Московского центра Карнеги, автор нескольких книг, среди которых «Спичрайтеры», «Семидесятые и ранее», «Холодная война на льду». Его отец — Владимир Колесников, работник аппарата ЦК КПСС — оставил короткие воспоминания. И сын «ответил за отца» — написал комментарии, личные и историко-социологические, к этим мемуарам. Довоенное детство, военное отрочество, послевоенная юность. Обстоятельства случившихся и не случившихся арестов. Любовь к еврейке, дочери врага народа, ставшей женой в эпоху борьбы с «космополитами». Карьера партработника. Череда советских политиков, проходящих через повествование, как по коридорам здания Центрального комитета на Старой площади… И портреты близких друзей из советского среднего класса, заставших войну и оттепель, застой и перестройку, принявших новые времена или не смирившихся с ними.Эта книга — и попытка понять советскую Атлантиду, затонувшую, но все еще посылающую сигналы из-под толщи тяжелой воды истории, и запоздалый разговор сына с отцом о том, что было главным в жизни нескольких поколений.

Андрей Владимирович Колесников

Биографии и Мемуары / Документальное
Серебряный век в нашем доме
Серебряный век в нашем доме

Софья Богатырева родилась в семье известного писателя Александра Ивича. Закончила филологический факультет Московского университета, занималась детской литературой и детским творчеством, в дальнейшем – литературой Серебряного века. Автор книг для детей и подростков, трехсот с лишним статей, исследований и эссе, опубликованных в русских, американских и европейских изданиях, а также аудиокниги литературных воспоминаний, по которым сняты три документальных телефильма. Профессор Денверского университета, почетный член National Slavic Honor Society (США). В книге "Серебряный век в нашем доме" звучат два голоса: ее отца – в рассказах о культурной жизни Петербурга десятых – двадцатых годов, его друзьях и знакомых: Александре Блоке, Андрее Белом, Михаиле Кузмине, Владиславе Ходасевиче, Осипе Мандельштаме, Михаиле Зощенко, Александре Головине, о брате Сергее Бернштейне, и ее собственные воспоминания о Борисе Пастернаке, Анне Ахматовой, Надежде Мандельштам, Юрии Олеше, Викторе Шкловском, Романе Якобсоне, Нине Берберовой, Лиле Брик – тех, с кем ей посчастливилось встретиться в родном доме, где "все всегда происходило не так, как у людей".

Софья Игнатьевна Богатырева

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии