Диско 2000

Доменико — безупречный хозяин — обходил столы. Настоящий хамелеон. Без усилия находя контакт с каждым столом. Становясь тем, кого гость хотел видеть: серьезного, остроумного, мудрого или дурака. Поддерживая энергию. Без концентрированного усилия ничто не выглядит так натурально. Нас он приветствует в самом конце, — не знаю, использовал ли он ту же фразу уже раньше, но я, тем не менее, задумываюсь на эту тему. Он говорит о Лондоне, о Бэйли, о «нашем острове» и о «нашей свободе». Тотальной свободе. Мы можем делать все, что захотим: мы сами устанавливаем границы. Мы можем вернуться в Райский сад, — такое представить совсем не сложно, по крайней мере, здесь. Рай на земле, если нам угодно. С этой мыслью недурно поиграть. Целый остров — сплошной холст; грунтован и тени положены — все кистью Доменико. Совершенно справедливо, что мы входили в новую реальность. Хотя, на данное время, все еще контролируемую. И надолго ли? Это представление было всего лишь декорацией для сцены. Вызываемые в нас видения прошлых дней — это субстанция, но не сюжет. Это не было будущим. Это мы решали сами:

— Время умирать, — ответил на мои мысли Доменико. Он не говорил. Говорили его глаза, — отражая мои. Мираж имиджей. И чувствовала, что он их то же видел. Или я их показывала. Я вспомнила Бегущего по Лезвию. Рутгер Хауэр на крыше дома разрушающегося города, мокрый от дождя, который начался слишком поздно для того, чтобы его вымыть, но не слишком поздно, чтобы смыть его слезы. И сейчас я поняла значение этой сцены по-другому. И это понимание моментально отложилось в моем подсознании, в самом его конце, вместе со срывом Ника.

Подали обед. На стол прибывали тарелка за тарелкой. Доменико остался с нами пока мы ели. Он объяснил, что легкие блюда нужны для того, чтобы запустить наш вечер. Местные устрицы и импортное шампанское для нашего либидо; супы мисо и свернутые нори, заряженные молодыми водорослями, мгновенные инъекции B12 для joi de vivre; лобстеры с чесноком, для того чтобы очистить нашу кровь; сасими с гарниром тертого репейника и деликатного мули редиса; кубики льда зеленого чая с привкусом бергамота, для того чтобы очистить наше небо. Ничто на наших тарелках не было мертвым долго: можно было чувствовать энергию, почти что услышать их последний удар сердца; ощутить вкус моря, которое подарило им жизнь. Десерт принес ароматы суши — манго и банан в кокосовом креме и, наконец, свежий дуриан. Большой колючий фрукт с футбольный мяч. Один из самых пользующихся дурной репутацией экспортных продуктов Востока — только за запах его можно запретить. Но что за запах! Доменико разрезал кожуру, и наши ноздри защекотали воспоминания английских летних фруктов: белая клубника и малина — так соблазнительно. И когда он передал фрукт, чтобы мы взяли себе по кусочку, только тогда почувствовался настоящий запах. Омерзительная струя недержания мочи и смерти. Доменико улыбнулся и проглотил, — мы были настолько безупречно британскими, но, будучи далеко от дома в его компании, мы последовали его примеру.

— Мона, ты не забывай, что трипуешь! — на какое-то время у меня появляется подвижность горного козла. Я высоко над берегом — взбираюсь по скале — и все внизу такое маленькое. Включая Ника. «Мона, это слишком опасно. Слезай, я уже не могу за тобой лезть». Я замираю. Меня захватило внутреннее чувство разбиваемого зеркала. Изменения пикселей. Сопротивления. Чувство того, что я не хочу спускаться вниз. Пока еще нет. Здесь так прохладно. Безопасно. Я прилетаю назад, и тут мое сознание возвращается с ударом. И я опять в том же неловком, ограниченном теле. Когда я, наконец, спускаюсь, я сожалею о происшедшем.

— Со мной ничего бы не случилось.

Я хочу идти дальше. Закончить задание. До тех пор пока не пробую двигаться. Под ногами камни поменьше скользят от камней больше, и сейчас они уже не указывают безопасной тропинки, я едва избегаю опасности — как сверху, так и снизу. «А какое было задание-то? Не помню». Я вдруг понимаю, как кругом темно, и как змеиный рот длинного, вытянутого облака откусывает кусочек полной луны. «Двигайся, девочка». Я слушаю внутренний диалог и безопасно спускаюсь как можно быстрее, я чувствую больше опасности сейчас, потому что теперь я все осознаю.

— Время вернуться в цивилизацию, — говорит Ник, прилепленный спиной к выступу, как прыгун с башен или небоскребов. Я слежу за его взглядом и смотрю вниз, на вечеринку и отель, сквозь его стеклянные крышу-купола, на освещенные фигуры внутри, я смотрю в их жизни. Экзотическая культура сюрреалистического ученого в пробирке мутирует и развивается на глазах. Останавливаясь на границе тел; блокированная интенсивностью танца я думаю о той физической силе, которая при этом генерируется. Непробиваемая. Зажигаю один из косяков, которые благополучно провезла в пачке легкого Camel'а, я глубоко затягиваюсь и наблюдаю все со стороны. Отвлеченно. На расстоянии. Наблюдаю даже саму себя. Шпионю за Моной.