Директор

– Кэсси! – прошептал Ник и взял ее руку. Рука казалась маленькой и очень белой в его ладони. Потом ему в голову пришла ужасная мысль о том, что его рука, старающаяся сейчас утешить плачущую девушку, держала пистолет, из которого убит ее отец.

– Знаешь, что? – всхлипывая, пробормотала Кэсси. – Когда я узнала… Когда я узнала, что… Короче, когда я об этом узнала, сначала мне показалось, что весь мир перевернулся вверх дном, но потом я почувствовала что-то другое. Я почувствовала облегчение… Ты меня понимаешь?

– Облегчение… – одними губами произнес Ник.

– Больницы, припадки, его страдания. Боль. Не настоящая, но еще хуже, чем настоящая… Ему не нравилось жить в этом мире. Ему вообще не нравилось жить. Он жил не в том мире, в котором живем мы с тобой. Он жил совсем в другом, страшном и уродливом мире.

– Вам обоим пришлось очень нелегко…

– И вот в один прекрасный день он исчезает. Потом его находят мертвым. Его убили. Застрелили невесть за что. Но впечатление такое, что его добили, чтобы он не мучился… Тебе не кажется, что все, происходящее с нами, не случайно?

– Наверное, многое происходит по определенной причине, – медленно проговорил Ник. – Но не все. Мне не кажется, что Лаура погибла по определенной причине. Это была простая случайность. Как будто бы с крыши случайно упал кирпич, а она случайно проходила мимо.

– Конечно, бывают и такие нелепые совпадения, – сказала Кэсси, вытирая слезы руками. – Но и нелепые совпадения имеют свои последствия. Они могут резко изменить жизнь человека. И что же ему тогда делать? Жить дальше, как будто ничего не случилось? Или бороться?

– Мне больше по душе первый вариант.

– Это мне понятно, – сказала Кэсси и взъерошила свои и без того торчащие во все стороны волосы. – Знаешь, Шопенгауэр[65] написал притчу под названием «Дикобразы». В ней говорится о том, как эти звери зимой жмутся друг к другу, чтобы согреться, и, естественно, страшно колют при этом друг друга своими иглами.

– Вот это компания!

– Значит, ты все понял. По отдельности они замерзают, а вместе они истекают кровью. Все люди такие. Вы с Лукасом не исключение.

– Вот Лукас точно дикобраз!

– Мне кажется, все мужчины в семействе Коноверов дикобразы, а точнее, обитатели средневековых замков, затворившие все свои ворота, поднявшие мосты надо рвами и заготовившие на стенах кипящую смолу для встречи врагов. Остается только надеяться на то, что вы не забыли набить свои подвалы провиантом на случай многолетней осады.

– Что ж, если ты все понимаешь лучше меня, скажи мне, с моим сыном все в порядке?

– Только до известной степени. Он, видишь ли, курит гашиш. Раза два в день. В таком состоянии ему трудно учиться.

– Гашиш? Ты уверена?

– Абсолютно. У него на шкафу две бутылочки «Визина» от красных глаз, а в шкафу баллончик «Фибриза».

Ник с непонимающим видом уставился на Кэсси.

– «Фибриз» – это такой спрей. Достаточно попрыскать им на одежду, и никакого запаха дыма! А еще у него в мусорной корзинке пустые пачки из-под сигаретной бумаги. Из нее крутят косяки.

– Боже мой! – выдохнул Ник. – Ему всего шестнадцать лет!

– А потом ему будет семнадцать и восемнадцать, а легче от этого никому не станет!

– Год назад ты бы его не узнала. Он был замечательный мальчик. Спортсмен.

– Как и его папа?

– Да, но я не терял матери в пятнадцать лет.

– Хуже всего то, что ты не желаешь говорить с ним об этом.

– Но он же еще ребенок, ему трудно говорить о таких вещах.

Кэсси задумчиво посмотрела на Ника.

– Что ты так на меня смотришь?

– Дело в том, что от этого хуже не только ему, – негромко проговорила Кэсси. – Хуже всего от этого тебе.

Ник набрал побольше воздуха в грудь.

– Если ты так любишь образные сравнения, скажу тебе, что в одной газете был комикс. Койот куда-то бежит, и вдруг земля кончается, потому что он пробежал край обрыва и не заметил. И вот, пока он по-прежнему молотит лапами, он бежит вперед по воздуху, как ни в чем не бывало, но стоит ему взглянуть вниз, как он камнем падает в пропасть. Мораль: никогда не смотри вниз!

– Чудненько, – прищурилась Кэсси, – весьма художественно. Шопенгауэр отдыхает. Кстати, ты обратил внимание на то, что Лукас не может на тебя смотреть, а ты с трудом заставляешь себя смотреть на него? Отчего бы это?

– Только не надо опять о дикобразах!

– Твой сын потерял мать, и теперь ему просто необходим отец. Но тебя никогда нет дома, а когда ты дома, от тебя тоже не много прока. Ведь ты же не очень красноречив, правда? Твоему сыну нужно, чтобы ты залечил его душевные раны, а ты не можешь этого сделать, потому что просто не знаешь, как это делается. Твой сын чувствует себя очень одиноким и из-за этого бросается на тебя, а ты бросаешься на него.

– Тебе надо работать психологом, – сказал Ник. – Мне кажется, ты все правильно отгадала.

– А я ничего и не отгадывала. Большую часть мне рассказал сам Лукас.

– Он тебе все это рассказал? Не может быть!

– Он в очередной раз накурился, и у него развязался язык. Он плакал и долго говорил.

– Он накурился в твоем присутствии?!