Дипломатия греха

— Втаскивай его, — сказал я, дрожащими пальцами доставая намокшую от водяных брызг пачку сигарет, — У меня возникло к нему много вопросов после круиза по каналам славной колыбели трех революций. В отделе я даже отведу ему персональную камеру, как победителю гонки. Это будет нелегко, но я это сделаю.

— А зачем нам торопиться в отдел? — Разумовский явно не спешил вытаскивать мужчину из воды. Серое, рассыпающееся от старости здание не способствует откровенной беседе по душам. Природа и архитектурные красоты куда как более располагают к откровенности.

— Ты так думаешь? — я прикурил мятую сигарету и посмотрел на преступника, лицо которого постепенно принимало осмысленное выражение. — Мнения разделились. Третий голос будет решающим.

— Что вы хотите?! Вам нечего мне предъявить, — заявил мужчина и попытался вырваться из стальной хватки иерея. Вы ответите за этот беспредел!

— Сдаюсь, — развел я руками. — Два голоса против одного за беседу на природе. Я требую объяснений и адво…

Буль! Под давлением мощной руки Разумовского голова исчезла под водой.

— Что он сказал? — невинно поинтересовался иерей.

— Что ему потребуется время на раздумье, — уверенно ответил я.

Влекомая, мускулистой рукой Разумовского голова вновь появилась на поверхности. Кашляя и дико вращая глазами, мужчина неустанно матерился.

— Сволочи! Я еще заставлю вас пожалеть об этом! Вы еще…

Буль!

— А теперь что он имел в виду?

— Все еще думает, — ответил я. — У меня по ассоциации возник вопрос: крещение это омовение водой?

— Это таинство выражено в целой серии символических действий и знаменует стремление освободиться от власти первородного греха и грехов личных. При троекратном погружении в освященную воду крещаемый получает силу для борьбы внутри себя самого. Это не значит, что он перестанет грешить, но у него, но является шанс начать новую жизнь. Поэтому предпочтительнее креститься в зрелом возрасте, когда это таинство осмысленно и означает раскаянье и отказ от злых помыслов…

Голова вновь показалась на поверхности, но на этот раз поток брани сменился завываниями и поскуливанием.

— Я буду… кхе-кхе… жаловаться!.. Ой-ой… вы права не имеете…

Легкое нажатие руки, и голова вновь скрылась под водой.

— К сожалению, грустно сказал иерей, — правила церковного устава, по которым при крещении должны присутствовать лишь самые близкие крещаемому люди, то есть крестные отец и мать, часто нарушаются в последнее время. Крещения совершаются многолюдно, священник выполняет свои обязанности чисто формально… Увы, это входит в моду, лишается подлинного смысла. Для крещения необходима вера, а родители торопятся крестить своих детей в младенчестве, когда дети еще не могут сознательно верить…

— Вы сумасшедшие! — завопил вновь появившийся из воды преступник. — Что вам надо?! Это не я!.. Вернее, это я, но я — это не я… Что вы хо…

Буль!..

— Многие просто не знают таких тонкостей, — сказал я иерею. — Людям нужно объяснить все, научить…

— Когда?! — искренне возмутился Разумовский. — В годы гонения церкви государством?! Мы и так учим, по мере скромных наших сил. Но если человек хочет что-то знать, он должен спросить.

— На это можно возразить… — начал, было, я, но истерический вопль за бортом не позволил мне развить мысль до конца.

— Скажу! Скажу! Не надо больше!..

Перепачканное плавающим на поверхности реки мазутом, перекошенное лицо с дико вытаращенными глазами выражало раскаяние и готовность помочь.

— Только отвезите меня… в милицию… к людям… к следователю… Я в милицию хочу! — он судорожно вздохнул.

— «Крещение не плотской нечистоты омовение, но обещание Богу доброй совести», говорил апостол Петр, — изрек Разумовский, не спеша, однако, вытаскивать «грешника» из воды. — В чем хочешь покаяться, брат?

— Крали, крали мы из церквей, — торопливо лопотал человек, крепко вцепившись в борт катера, — три церкви в городе и четыре в области… Только мы делали это по навод… приказу Соловьева… самое старое и самое ценное… Он нам платил… Мы себе ничего не оставляли. К нашему старшему приходил человек, все забирал и увозил, а с нами расплачивался по заранее договоренным тарифам. У нас ничего нет… Все у Соловьева!

— И последняя партия? — спросил я.

— Последняя партия у Пепла… у Пепловского…

— Зачем тебя вызывал Соловьев?

— Сказал, чтоб мы сматывались из города. Чтоб я передал Пепловскому, что человек придет за иконами завтра… Потому что завтра уезжает Соловьев.

— Где хранятся иконы?

— Не знаю! Клянусь — не знаю! Пепел все забирает…

— Почему Соловьев позвонил тебе, а не самому Пепловскому?

— Пепел на даче, там нет телефона… Отвезите меня в милицию!.. Пожалуйста! Разумовский задумчиво смотрел на меня.

Я пожал плечами, потушил окурок сигареты о каблук и бросил его под сиденье.

— Представляешь: семь церквей, — сказал иерей, — бесценные иконы, история России… Ради нарисованных бумажек… На пропитание не хватает? Здоровым, не убогим, не калекам, не заработать на хлеб?! Церкви «чистят» ради жратвы и выпивки…

— Вытащите меня, ну пожалуйста!.. Я все сказал! Я все расскажу!