Согласно Софоклу, в Эбойе священные виноградные лозы начинают зеленеть ранним утром. Уже к полудню гроздья набухали, темнели и сочились, а к вечеру полностью созревали. В конце дня его срезали и готовили напиток. Как повествуют схолии к «Илиаде», подобное происходило во время ежегодного дионисийского празднования в Эгейе, пока менады совершали свой священный танец. Наконец, Эвфориону также было известно о фестивале на честь Диониса в Эгейе, где за время танцев женщин и пения хора созревало такое количество винограда, что его было достаточно для приготовления вина.
Это чудо лежало в основе серьезного верования, которое считали достойным уважения Софокл и Еврипид. Не будем пытаться опровергнуть его, легкомысленно заявив, что это было ничем иным, как обманом и фокусом жрецом. Для верующих это было истинным знаком присутствия божества, которое появлялось на фестивале. Разве не так точно в Элевзине посвященные придавались созерцанию спелому колосу? Гипотезы, предложенные недавно в попытке объяснить это явления, кажутся весьма неубедительными. Фукар абсолютно прав, когда говорит, что, в противном случае, колос бы срезали в полном молчании в присутствии посвященных, а затем предоставляли его им самим. Но именно это, несомненно, и происходило.
Колос, который встречается в мистериях Деметры, подобен виноградной лозе в культе Диониса. Весьма интересно, что в «пляске солнца» индейцев навахо, кроме множества других чудес, растения успевают позеленеть, расцвести и принести плоды в течении всего одной ночи.
Впрочем, и само вино воспринималось как нечто чудесное, даже если оно не было произведено на свет столь впечатляющим образом. Особенно почитается этот напиток во время антестерий, когда Дионис совершает свое вхождение в город. Изображения на вазах повествуют о том, с каким почтением встречался бог и его чудесный дар. Перед тем, как жители города могли отведать вино, его разбавляли для самого Диониса, который присутствовал на праздновании, облеченный в ритуальную маску. В сопровождении четырнадцати герай жрица (возможно, жена архонта Базилеоса) начинала разбавлять вино водой. Все празднующие выстраивались в очередь, чтобы наполнить свои чаши чудесным напитком. Под музыку флейт и труб начиналось знаменитое «винное состязание», во время которого толпа собиралась, чтобы почтить опьяняющее божество. Наконец, каждый участник возлагал свой венок на чашу с вином, передавал венок жрицам Диониса, которые размешивали для него вино, и остаток вина проливался на землю в честь божества.
Изображения на найденных Фрикенхаусом амфорах повествуют нам об этом ритуале разбавления вина и его распивания возле священной маски Диониса.32
И снова мы видим изображения женщин, почитающих и поклоняющихся божеству, которое только что перед ними явилось. Присутствующие при совершении ритуала, по всей видимости, находятся в состоянии мистического экстаза. На некоторых изображениях их лица и позы явно отражают уже известное нам безумие менад. Сегодня нам сложно
ответить на вопрос, какие из всех этих действий относились к реальной ритуальной практике. Формы дионисийского безумия были подобны буйству трав, растительной жизни, лесов высоко в горах, природы во всей её мощи. Истинную суть дионисийского духа вряд ли удалось бы воспроизвести во время антестерий. Несомненно, художники добавляли элементы мифического в свои произведения. Но из этого совсем не следует, что эти элементы были чужими в изображаемой картине. Ведь женщины, поклоняющиеся Дионису, подражали божественным спутницам, о которых говорилось в мифе. Изображая действия этих женщин, художники совершали нечто действительно важное — они позволяли реальности коснуться мифа. Все эти изображения ярко иллюстрируют те эмоции, с которыми встречали божество. Дионис, приходящий в этот мир со своим пьянящим даром, был тем же духом безумия, который влек за собой в безлюдные горы поклоняющихся ему женщин.
Вино таило в себе нечто вечное. Нечто, способное воплотить в реальность первобытное буйство. Поэтому вдвойне примечательно, что в околдованном, измененном мире не только молоко и мед, но потоки вина струились из-под земли на глазах у танцовщиц, зачарованных присутствием Диониса и волшебной игрой стихий.
Но они очарованы божеством настолько, что материнский инстинкт поглощает их полностью, и они кормят своим молоком даже детенышей диких зверей. Эти женщины напоминают сопровождающих божество кормилиц, о которых повествует миф.