Дионис, Логос, Судьба

11. Есть указание, что Пифагору принадлежит книга "Священное слово" (А. Маковельский. Досократики, т. I, 19). Но большинство древних авторов знает Пифагора лишь как устного учителя. См., напр.: Иосиф Флавий. Против Ариона, I, 63.

12. Овидий Метаморфозы, XV, 62-72.

13. Овидий. Метаморфозы, 252-258.

14. Порфирий. Vita Pythagoris, 19; см.: М. Еliade. Тhe Мyth of the Eternal Return, 1965, р. 120.

15. Аристотель. Метафизика, I, 5, 986а, 15.

16. А. Маковельский. Досократики, т. I, с. 61.

17. Страбон. География, XV, 716, А. Маковельский. Досократики, т. I, 9; Овидий. XV, 75 cл.

18. Климент Александрийский. Строматы, V, 11.

19. Полибий. Всемирная история, II, 38, 10; Ямвлих. Vita Pythagoris, 248.

Глава седьмая ИОНИЙСКИЕ МУДРЕЦЫ

В греческой философии концепция

универсального Порядка, управляющего

природой, нашла наиболее полное выражение.

Кр. Даусон

Малая Азия, 650-540 гг.

Авангардом возрождавшейся после упадка греческой цивилизации были, как мы видим, ионийские города. Поэтому вполне естественно, что именно там было заложено основание античной науки. Одним из главных центров умственной жизни Ионии был Милет, основанный некогда предприимчивыми мореплавателями. В эпоху колонизации порт этот оказался на самом рубеже греческого мира и Востока. Финикийцы были партнерами и конкурентами милетских купцов, город имел тесные связи с Египтом и Персией. В гаванях Милета встречались люди многих племен, наречий и верований.

В то время Восток переживал свой последний культурный расцвет. Седьмой век ознаменовался созданием знаменитой Ниневийской библиотеки, возрождением египетского искусства, основанием медицинского училища в Египте и завершением энциклопедии Аменемипета. В шестом столетии при Навуходоносоре вновь ожила вавилонская культура. Казалось, дряхлеющие цивилизации хотели оглянуться назад и подвести итог своему многовековому развитию.

Греки с жадностью набросились на сокровища иноземной мудрости и не стыдились называть себя "учениками". Мы уже видели, что орфики и пифагорейцы многим были обязаны восточным идеям. Но в такой же степени эти идеи послужили толчком для зарождения научно-философской мысли эллинов.

Если у халдеев и египтян наука была еще достоянием жрецов, то в Греции она приобрела уже вполне светский характер. В Милете совершилось первое в истории вычленение философии как чего-то самостоятельного. В отличие от теософии и богословия ее можно определить как попытку познать и осмыслить бытие Человека, природы и высшего Начала независимо от религиозного откровения.

Что означала эта веха в истории человечества? Шаг вперед? Освобождение разума от зависимости? Прогресс знания высшего типа? Так думают одни. Другие же, напротив, видят в появлении отвлеченной философии настоящее "грехопадение" разума, оторвавшегося от истоков подлинно духовного постижения (1). Обе точки зрения справедливы лишь частично, и обе, по-видимому, следует принимать с большими оговорками.

Прежде всего разделение науки и веры было необходимо для того, чтобы они могли созревать, не препятствуя друг другу. Это естественный этап в истории духа. Эмпирическое знание, изучение природы и отвлеченная мысль требуют своих "правил игры", и вторжение в эту область религиозных доктрин, смешивающих два плана познания, сковывало науку. А с другой стороны, религия не зависит от науки, так как сфера ее по природе глубже научного исследования. Эмансипация науки и философии от опеки богословских теорий расчищала путь как для знания, так и для веры.

При всем этом не следует забывать, что наука и метафизика не бывают абсолютно автономными. Человек, постигающий истину,- не гносеологический механизм: в своих усилиях разрешить мировые загадки он всегда исходит из интуиции, сродной вере. Пусть научное знание развивается по формально-логическим законам, постулатами его - сознает это человек или нет - являются некие недоказуемые утверждения, которые он принимает как очевидные для себя. Иными словами, отправной пункт науки связан с верой. Это подтверждают в наше время даже столь точные дисциплины, как физика или математика (2). Достаточно напомнить имена Эйнштейна, Бора, Рассела.

Разделение двух видов познания реальности во многом помогло уяснению их границ и природы. Но этой дифференциацией часто пренебрегали, рубежи нарушались, и возникали конфликты. Теологи пытались навязать науке свои теории, а представители естествознания и философии, забывая об априорности научных посылок, неоправданно расширяли свои полномочия: они наделяли разум всемогуществом, видя в нем единственный орган познания для всех измерений бытия.