Динуар

– Чары развеются, – грустно сказал судья, словно сожалел о краткосрочности своей власти. А затем ни к чему добавил: – Будет гроза.

– Дождь, хорошо бы… – рассеянно кивнул Ленни. Ладно, хрен с ним. Если правильно разыграть карты, даже дурацкий ордер позволит ему завалиться в Золотой Дом. По крайней мере, шансы были.

– Я что-то говорил о дожде32? – резко оборвал Краун и дернул шнур.

Театральные шторы на неимоверно огромном окне разъехались, открывая печальный пейзаж поместья. Перекопанное поле заполняло видимое пространство, упираясь в чернеющий горизонт. Словно задник дешевого вестерна. В нависших облаках на самой границе обзора клубились молнии. Перед особняком одиноко стояли три пугала с тыквенными головами, в колпаках и с вырезанными хэллоуинскими лицами. Ленни разглядел их при входе. На каждом висела табличка с инкриминируемые деяниями и заверенным судьей приговором. Казненные овощи – словно ответ Святой Троице. Простите, парни, никто не превратит вас в карету.

– Ты ведь в курсе, что смертная казнь в штате Дин отменена в 17-ом году?

– В 11-ом. Ты к чему?

– К тому, что ты не можешь приговорить никого к казни, даже пугало. Я имею в виду, конечно, вряд ли кто впишется за права овощей, но…

Он хотел сказать: если ты провернешь такой трюк на настоящем процессе, то… С Ала бы сталось.

– Я – федеральный судья! – вспылил Краун. – Я могу все, даже запретить восход солнца, ex officio33!

Так называемые судьи третьей статьи по праву гордились своим статусом. Они назначались президентом по представлению сенатора. И да, такой сенатор в мистическом кругу Альберта Крауна нашелся. Никто не пожелал бы узнать, где они встретились и в каких позах общались. Пацан из приюта многое отдал, чтобы писать чушь в ордерах и говорить непонятные слова.

Шилдс вроде бы хотел что-то добавить, но промолчал.

– Не кипятись, Ал, – Кравитц примирительно поднял руки. – Я просто говорю, просто говорю…

Лучше бы вызвал дождь, раз все можешь.

– Я спокоен.

Как бомба. Тик-ток, тик-ток. Долгие годы ты лежишь в земле, черная, недвижимая, мертвая. Тик-ток. Ждешь своего часа, чтобы взорваться.

На секунду Ленни почудилось, что он слышит проклятый часовой шкаф.

– Ты что, оставил Мистера Банга?!

– С этим блокнотом ты сойдешь за журналиста, – невпопад ответил судья.

– А?

– Все еще рисуешь?

– Иногда…

– Я сохранил твои картинки. Там, там… – он указал куда-то в потолок. Черные комнаты, проссанные доски, ветер. Череда образов на стенах, которыми он заполнял безнадежные дни. – Они напоминают, какими мы были… до всего.

Загнанными? Голодными? Злыми? Вот уж сокровенные моменты жизни.

– Зачем ты его купил?

– Картинки? – не понял Краун.

– Особняк. Уэллрок. Всю эту хрень.

Как же погано ему теперь, чтобы вспоминать их проклятое «тогда».

– Это дом, – тихо ответил судья и неожиданно рассмеялся безумным гортанным смехом.

– Это дом, друг, – повторил он спокойно. – Да и… куда еще мне податься?

Все верно. Запертым в каирне душ никогда не выбраться на волю.

К тому времени, как под раскатистый грохот вспышка молний озарила мертвое поле, Ленни уже покинул печальное поместье судьи.

Берлинская лазурь

                                                                       07/20 Fr

Черные листья шептались над головой в застывшем воздухе. Редкие кары скользили бесформенными силуэтами по мостовой. Будто тени, которые спешат в преисподнюю. Ночной Соулстоун выглядел оставленным, как макет города на полигоне в ожидании ядерной вспышки. Бу-у-ух – и волны тьмы сметают респектабельные постройки. Бу-у-ух – и выставочные дворики растворяются в потоке чистой энергии, чтобы воссоединиться с Абсолютом. Расщепленный атом не знает жалости, что сближает его позицию с доктриной Кармелиток Милосердия Ведруны. Ленни нарисовал бы мамашу Марш верхом на ракете судного дня.

«Попадешь в Стоун, увязнешь в Стоуне», – сказала потертая дама. «Как комар в меду», – добавил сонный судья. Кравитц ждал в тенях под низкими кронами, словно охотник у водопоя; беззвучные молнии плясали над треугольниками крыш. Немая гроза. Краун-краун, сукин ты пес, если уж спустил жизнь в унитаз, нажми на слив, имей смелость. Сыщик затянулся: мерцающая точка в темноте как шанс для добычи. «Ты ж вроде бросил?» – глядя на мятую пачку спросил судья. На прощание парень снова решил вынырнуть в наш грешный мир. Бросишь тут с вами. Лучи фар скользили по неровным фасадам, теряясь где-то в ветвях; и листья отзывались им тревогой.

Золотой Дом не был золотым. Страшный куб из глухого бетона, больше похожий на тюремный блок. Кравитц затянулся. То, что Ширес держал семейный фонд в банке гангстеров, не значило ровным счетом ни черта. Те, у кого мозгов побольше, тащили сбережения к миссис Флэнаган. Потому что надежно. Даже налоговая предпочитала не соваться в это змеиное гнездо.