Динамит пахнет ладаном

Последний раз он был в Париже аккурат три года назад. Руководитель зарубежной агентуры Петр Иванович Рачковский прекрасно говорил по-французски, обожал французскую кухню, был женат на француженке, дружил с французскими банкирами. Естественно, что он и жил в Париже, хотя считалось, что центр борьбы с эмигрантами должен находиться в Женеве или в Лондоне. Но Петр Иванович избрал Париж. А скоро и домишко приобрел в пригороде французской столицы. В промозглый ноябрьский вечер Захар чуть не простыл, несколько часов простояв на обочине дороги между Парижем и Сен-Клу. Он приехал сюда из Лондона, где погода тоже не сахар. Но почему-то на берегу Темзы его никогда не колотила такая дрожь, как сейчас. Наверно, не только холод был причиной такого озноба. Захар ждал от Рачковского ответа на свое прошение об отставке.

Его сделали агентом еще тогда, когда он заканчивал реальное училище. Смышленого парнишку подвелик группе студентов, которые сеяли смуту на рабочих окраинах. Его отчеты были полны важных подробностей. Захар обладал цепкой памятью и запоминал всё — клички, особые приметы, отношения между участниками кружка… Студенты поручили ему передать забастовщикам кипу газет — и он передал, предварительно встретившись со своим покровителем из жандармского управления. Это был первый подвиг юного революционера: газеты разошлись по цехам. Через неделю бунтовщиков стали хватать по одному — кого дома, кого по дороге к заводу. И наличие антиправительственной прокламации в кармане оказывалось главным основанием для ареста и последующего сурового приговора.

Захар помнил каждый свой ход в этой игре. Его «подвиги» становились все опаснее. Он стал курьером, потом — боевиком. После первого убийства его перебросили сначала в Германию, потом в Англию. Он не боялся крови и спокойно шел на «острые акции». Захар всегда ощущал за спиной незримую поддержку Системы, и верил в свою неуязвимость. Только в последнее время его стало преследовать странное чувство — он уже не понимал, кому служит: Департаменту полиции или террору? Он стал слугой двух господ. Один господин был не лучше другого. И революционеры, и жандармы приказывали ему убивать. Захар знал — рано или поздно за кровь придется отвечать. Раньше-то он об этом не думал, но теперь, когда стукнуло тридцать, пора было перейти к мирной жизни…

Наконец у обочины остановился фиакр, из-за полога показалось раскрасневшееся лицо Петра Ивановича, и Захар забрался в карету, укрывшись воротником от взглядов извозчика. Петр Иванович похвалил его за расторопность, а потом сказал, что его письму не может быть дан ход. Больше того, вопреки установленному порядку, это донесение не было занесено в реестр тайной корреспонденции и по прочтении было немедленно уничтожено. «Надеюсь, ты не в обиде», — добавил Петр Иванович. Захар не обиделся. Бумагу можно сжечь, но, если бы потребовалось, он легко бы восстановил написанное, слово в слово. Даже теперь, спустя три года, он помнил каждую строчку того письма, выстраданного бессонными ночами.

«Дорогой друг!

Вам хорошо известно, что я всегда работал по чистейшей совести, старался выполнить все порученное по возможности лучше, и постоянно питал надежду, что в конце концов все-таки найдут меня достойным гражданином отечества и дадут мне моральную поддержку. Я играю довольно опасную роль, и сознание, что в случае несчастия не смогу иметь от Правительства нужную моральную поддержку, меня всегда угнетает. И вот, Дорогой друг, Вы могли бы все эти мои неприятности устранить и дать мне нужную моральную поддержку, если бы Вы мне выхлопотали откуда следует один настоящий заграничный паспорт на мою настоящую фамилию. Сердечно я Вас в этом умоляю, сделайте для меня эту милость. Я буду Вам на всю жизнь глубоко благодарен. Я тогда буду чувствовать себя настоящим человеком и морально успокоенным. И всегда останусь Вам и делу верен. Если же имеются на это материальные издержки, в следующий раз можете отсчитать затраченную сумму.

Подпись — Григорьев».