Димон

Вот примерно в таком же «сумеречном» состоянии оказался Димон, когда под вечер третьего дня обнаружил себя в приёмной Института травматологии. Он стоял посреди вестибюля, абсолютно не помня, как и на чём он сюда добирался и чем вообще он занимался в предыдущие полтора суток. Осмотревшись, он подошёл к «Справке» и назвал Маринкину фамилию.

— Кома. Состояние стабильное. Ухудшения нет. А вы ей кто? — поинтересовалась сидевшая за справочной стойкой молоденькая медсестричка.

— Я из школы. Я от её класса, — нашёлся Димон, — а повидать её можно?

— Нет, конечно! Она же в реанимации! Туда никого не пускают! — удивилась Димкиной неосведомлённости медсестра. — Даже близких родственников!

— Типа, понял! — вздохнул Димон.

— Слышь, пацан, отойдём, — словно ненароком задел плечом Димку восточного вида молодой человек, очевидно — практикант, в неслишком опрятном медицинском белом халате.

Они отошли в угол холла.

— Лавандосы[5] есть? Пятихатник[6] — и я тебя к ней проведу, это подруга твоя? — улыбаясь, спросил «практикант».

— Нет, так — одноклассница… — выворачивая карманы, проговорил Димка, — вот, всего четыреста тридцать, больше нет… А давай я тебе семьдесят потом занесу, я же к ней ещё приду!

— Да ладно! Я сегодня добрый, давай сколько есть! Пошли со мной! — «практикант» повернулся и пошёл к «служебному входу».

Димка потрусил за ним. Пройдя сколько-то поворотов по коридорам и несколько лестничных пролётов в разных направлениях, «практикант» распахнул перед Димкой какую-то невзрачную дверь.

— Заходи!

— Это что? Реанимация? — удивился Димон.

— Какая реанимация! — захохотал «практикант». — Это наша, электриков, раздевалка! Заходи давай!

В раздевалке он выбрал на вешалке наименее мятый белый халат, сунул его Димке.

— На! Одевай! Вот ещё тоже, на! Шапочку надень, а то у нас тут таких рыжих электриков нету! Тебя как зовут?

— Димон, Дима то есть…

— Меня Тамраз. Ладно, Дима, пошли, вот, держи для маскировки, — «практикант» — электрик сунул в руки Димки небольшой моток телефонного провода и воткнул в нагрудный карман отвёртку-пробник.

Вновь пройдя лабиринтом коридоров и лестниц, Тамраз привёл Димку к застеклённым дверям.

— Сейчас войдём в коридор, и ты идёшь быстро за мной мимо дежурной сестры, на неё не смотри, потом я заведу тебя в бокс и уйду, ты дорогу назад запомнил?

— Не уверен… — засомневался Димка.

— Ладно! Буду ждать тебя у того лифта — Тамраз показал рукой, — у тебя пять минут, не больше, скоро пересменка врачей закончится, понял?

— Понял!

— Пошли!

Изучающая какой-то глянцевый журнал медсестра, даже не подняла головы в сторону промелькнувших мимо её поста двух белых халатов, заговорщицки нырнувших в бокс.

— Вот она! Я пошёл! — и Тамраз растворился в пространстве.

Да. Это действительно была она — Марина. Только голубоватая бледность осунувшегося и заострившегося лица сменила ее всегдашний свежий румянец. Какие-то трубки подходили к носу, какие-то датчики были прилеплены к голове и к закрытому по шею простынёй телу, из капельницы что-то сочилось через прозрачный шланг куда-то под лейкопластырную заплатку у локтя.

Вот тебе и Принцесса.

В коме.

То ли оживёт, то ли нет. Если не оживёт, то — хрен с ней, с этой жизнью — порежу вены.

Или таблеток нажрусь каких-нибудь. Или ещё как-нибудь это всё закончу… А если оживёт?

Буду ей опять, как щеночек, в глаза заглядывать, унижаться, чтобы хоть посмеялась надо мной? Буду смотреть как она и дальше с крутыми зажигает, олигарха себе присматривает?

Буду.

И ковриком ей под ноги лягу.

И амбразуру, как тот чувак Матросов, из учебника, собой закрою.

И что ещё там будет надо для неё — сделаю.

Лишь бы ожила.

Лишь бы опять смеялась, закрыв глаза от удовольствия и потряхивая копной рассыпающихся по плечам блестящих каштановых волос. Лишь бы хоть иногда ловить на себе её весёлый с искринками взгляд.

Лишь бы ожила.

Если умел бы, блин, молиться кому-нибудь там, кто помогает, то помолился бы.

Лишь бы ожила. Не умею, блин…

— Так! Опять Тамраз бизнес делает, поганец! — внезапно раздался за спиной остолбеневшего в размышлениях Димки негромкий, но и незлобный голос. Димка обернулся.

Перед ним стоял невысокий, толстенький, с аккуратно подстриженными усиками, лет сорока с чем-нибудь, доктор, нарочито грозно посматривающий на Димона поверх узеньких стёклышек недорогих очков. От него слегка попахивало коньячком.

— Я… — запинаясь, начал Димка.

— Молчи, Ромео! По твоей физиономии и так всё видно! И не говори мне, что ты её брат или староста класса или ещё какое-нибудь враньё. Любовь — это правильно, парень, уважаю! Ради любви можно и нужно жертвовать и рисковать! И сколько этот сын Востока с тебя слупил?

— Я… четыреста тридцать, у меня семидесяти не хватило…

— Опа! Уже пятьсот! Недавно триста было, растут расценочки-то, пора в долю входить!

— Я…

— Да ладно, Ромео, тебе повезло, что не на Ирину Израилевну нарвался, а то был бы тебе Хеллоуин с «валентинками». Пошли, нельзя тебе здесь всё-таки быть, в коридоре поговорим.

Они вышли, присели на дермантиновый диванчик.