Димитрий (СИ)

         Ксения на цыпочках, половица не выдаст, пробиралась с девичьей половины, очаровываясь иноземным лоском, гладким ликом в обрамлении кучеряшек бороды, русыми, искусно разложенными волосами, прикрывавшими смуглую шею, падавшими на умеренно широкие плечи. Известный храбростью датчанин  Иоанн не был великаном, в боях брал уменьем, гибкостью. Ксения восхищалась его стройностью, выгодно отличавшей от легко полневших отечественных военачальников. Синий взгляд принца был добр. Разговаривая, он весь отдавался беседе, глядел в глаза, что опять же выгодно отличало. Понравился.

         Обедали в Грановитой палате. Царь посадил жениха за свой особый с наследником стол. Таковой чести никому прежде не оказывалось ни Иоанном Васильевичем, ни Феодором Иоанновичем. Сие правило соблюдал Борис с Густавом.

         Принц Иоанн боковым взором наблюдал серебряную столешницу, атласный балдахин, расшитый золотыми коронами. Из вещей его смущало чрезмерное количество часов с боев, явно выставленных, чтобы показать неотставание прогресса, из людей – наследник. Белое опухшее от сна или детских шалостей лицо выражало притворную или искреннюю покорность воле казавшегося благодушным отца. Феодор излучал полную лишенность собственной воли. Согласное покачивание головой и поддакивание отцу делали его смешным. Однако позволить себе насмешничать принц не мог. Он приехал заключать выгодный брак. И вот два монарха огромной могущественной страны, ныне подточенной голодом, лебезили перед младшим сыном прекрасной, но не самой влиятельной страны Европы. Борис и Феодор сняли с шей алмазные цепи и надели на Иоанна. Сконфуженному принцу нечем было отблагодарить. А вот уже придворные с экивоками преподнесли ему два золотых ковша, украшенные яхонтами, несколько серебряных сосудов, штуки драгоценных тканей, английских тканей, сибирских мехов, шубы на три русские зимы. Ошеломленный роскошью и количеством подарков жених засомневался в красотах невесты. Принц видел: дам на московском  празднике жизни не было. Оставалось ждать конца изобильной восточной фиесте. Ничего для чресл, все для неба и тщеславия – таково начало нескончаемых пиров, к которым следовало привыкнуть. Принц не рассчитывал на здоровье: отточенная в сражениях мышца крепка, но желудок! Царь требовал от кравчего подливать, неуваженьем было принцу отказываться. От царского стола и снизу от придворных непрерывно звучали здравицы. Невозможно было не пить за Данию и Россию, за  Его величество и Его высочество.

         Невесту принц нашел сносной: толста и удивительно, что брови не выщипывает. Но в России многому приходилось удивляться. Едва просохнув от многодневного пития взялись ехать на молебен в Троицу. Христианское смирение являли шестьсот в полном вооружении всадников, за ними –  двадцать пять заводных коней. Упряжь – серебро и золото. Две кареты запряжены шестерками. Карета царевича обита алым сукном. Карета государя обтянута насыщенным бордовым аксамитом. Феодор отказался от возка и ехал верхами, поддерживаемый за стремена пешими вельможами. Это  случай, когда знати было в честь идти. Не занятые благородной задачей, ехали, кичась друг перед другом роскошными колымагами, сукном, позументами и перламутровыми пуговицами возниц,  парчовыми хламидами слуг, разодетых баронами, в развлечении вставших на запятки.

         Шелестя над головами бумагами, толпы просителей прорывались к Борису. Гридни и дьяки спешно хватали жалобы, клали в опечатанный красный ящик для предварительного отсеивания.

         Царица, как слыхал принц, дочь прежнего государственного палача, ехала отдельно. Подле матери – в отдельной серебряной карете с закрытыми окнами, суженая невеста. Возки новые,  сделанные на заказ в Стокгольме или Берлине. Выезд царицы и царевны предварялся уже четырьмя десятками покрытых бархатными попонами рослых европейских лошадей. Карету царицы  несли десять белых скакунов, Ксении – восемь. Марию и Ксению окружала великолепная дружина из крепких беловласых седобородых старцев с малыми копьями и булавами. Двадцать четыре фрейлины тоже ехали верхами на альбиносах. По обочине шли триста приставов с жезлами.

         Поездка была неутомительная, с долгими роздыхами на остановках. Там раскидывали шатры, пировали. Принцу непрерывно несли подарки от уездных властей, таможенных застав, включенных в поезд бояр: бархат, муар, кружева. Ежедневно меняли постель, расшитую серебром и золотом. Благодарный датчанин обещал переменить веру и стал брать уроки русского языка. Борис нарадоваться не мог. Лично обучал молитвам. В лавре царь и принц припадали к раке с мощами Сергия, получали патриарха благословение. Не чуждый искусству, Иоанн оценил иконостас, писанный Рублевым и Черным. Нарочитая плоскость русских икон, погашенная временем крикливость красок являла не совсем европейскую душу народа, к коему принц желал присоединиться.