Уже прошло сорок восемь часов от выходу флотилии из устья Днепра, и вдали, в тумане, показались берега. Атаман велел Лжедимитрию развернуть карту и сообразить местоположение. От крайней оконечности Крымского полуострова флотилия, выступя в открытое море, держалась все влево, чтоб избегнуть течения в Воспор, а как земля открылась прямо, а влево не видно было берегов, то Лжедимитрий заключил, что пред ними лежит Анатолия. Вскоре они явственно увидели цепь гор, венчающую берега, и под горами верхи башен. Атаман перекрестился и сказал с благоговением:
– Господи помилуй! – потом, обратись к Лжедимитрию, примолвил: – Видишь ли, приятель, что города сами идут к нам навстречу! Вот мы попали к берегу без кормщиков и корабельщиков и с помощью Божиею воротимся так же благополучно, как и прибыли сюда. Смелость города берет, и этот город будет наш!
Атаман дал знак, чтоб держаться на веслах в море до вечера. Когда солнце закатилось, казаки сильною греблею поспешили к берегу и пристали в пустом месте ниже города.
Казаки вышли на берег. Атаман, оставив в каждой лодке по два человека и отряд в двести казаков для прикрытия флотилии, разделил остальное войско на три отряда и пошел прямо к городу, держась берега. Миновав небольшой лес, они увидели деревушку, состоящую из нескольких хижин.
Атаман послал Лжедимитрия с сотнею казаков добыть языка. Лжедимитрий окружил деревушку, велел казакам вломиться в домы и перевязать всех жителей от мала до велика. Несколько человек отправили к атаману, который чрез знающего турецкий язык казака допросил пленников поодиночке.
– Как называется этот город? – спросил атаман одного старца.
– Тарабазан.
– Славно, это Трапезунд! – воскликнул атаман. – Много ли в нем турецкого войска?
– Тысячи две в замке да тысяча в городе.
– Много ли кораблей в пристани?
– Десятка два, и все турецкие.
– С которой стороны лучше войти в город?
– Со стороны гор, которыми он опоясан полукружием с твердой земли. Но ворота запираются на ночь и оберегаются стражею.
– Далеко ли до города?
– Полчаса пути.
– Вперед! – воскликнул атаман. – Ты, старик, веди нас к воротам. Если поведешь хорошо, то получишь награду, а если вздумаешь изменить, то тебе и целой деревне долой головы. Вперед, тихо, чинно!
Жители города преданы были сну. Не видно было о ней в окнах, не слышно было никакого движения на улицах. Малочисленная стража спала в избе возле ворот; часовые дремали на стенах. Вдруг раздался звук, подобно громовому удару, вспыхнуло пламя, и ворота с треском вылетели. Запорожцы высадили их петардою. В одно мгновение казаки ворвались с воплями в город, устремились в сторожевую избу, перерезали стражу и бросились прямо на главную площадь. В это самое время пламя воспылало со стороны моря.
– Славно! – воскликнул атаман. – Это мой Грицко пробрался берегом к гавани и зажег корабли. Ребята, огня! Жги, режь, бей! Только стройно, чинно, не разбегаться по домам и держаться кучи. Кричи ура! Трубачи, трубите тревогу! Залп, стреляй!
Ничто не может сравниться с смятением, ужасом несчастных жителей Трапезунда в сию пагубную ночь. Город воспылал вдруг в нескольких местах; и те, которых щадило пламя, побиваемы были казаками. Они, разделясь на толпы, с воплями бегали по улицам, распространяя всюду смерть и опустошение. Начальствующий в городе паша заперся в замке, лежащем на высоте и, не зная, с каким неприятелем должен сражаться, не смел выйти на помощь городу. Запорожцы, искусные в грабеже, тотчас овладели кладовыми в гавани и на базарах; другие забирали по домам лошадей и верблюдов и укладывали на них драгоценные товары, золото и серебро; а прочие гонялись за устрашенными жителями и, где кого настигли, убивали, не разбирая ни лет, ни пола. Один сильный отряд из двух тысяч казаков, под начальством самого атамана, стоял в неподвижном строю на главной площади, возле мечети, чтоб прикрывать действия своих товарищей. Треск пламени, стоны жертв, грозные клики буйных казаков, ружейные выстрелы раздавались со всех сторон. Кровь лилась рекою, и при свете пожарного зарева казаки сносили добычу на главную площадь. Атаман, стоя впереди своей дружины, оглядывался с удовольствием на все стороны и по временам снимал шапку и крестился. Наконец он подозвал к себе Лжедимитрия и сказал:
– Видишь ли казацкую пирушку? Мы не любим нежиться, и где раз побываем, там сам черт после нас не поживится. Веселись, душа казацкая! гибни, проклятое племя бусурманское!
– Мне кажется, что мы напрасно убиваем жен, детей, старцев, – сказал Ажедимитрий. – Главное дело – добыча, а эти несчастные не защищаются и не обороняют своего имущества.
– Бабья речь, а не казачья! – воскликнул атаман. – Если бить, так бить всех. Как дашь раз порядочную острастку, так и вперед будут помнить! Страх – оковы на врагов. Не наше дело разбирать, кто прав, кто виноват. Пусть рассчитываются на том свете!
– Но несчастные женщины, безвинные дети! – воскликнул Лжедимитрий.