Дилемма

И что будет теперь? Министерство внутренней безопасности получило лазейки – какое применение оно им найдет? Будет шпионить за мыслями людей под нексусом? Начнет осуществлять превентивный контроль разума? Установит надзор за оппозиционерами и политзаключенными? Начнет ими манипулировать?

– Зачем?! – вопросил он вслух. – Зачем вы оставили лазейки? Разве не понимали, чем это грозит? Как можно было так сглупить?!

Письмо второе: заключение судебной экспертизы с места взрыва в чикагском офисе. Обнаружены следы нексуса. Образцы уже едут в лабораторию Хольцмана.

Ему оставалось лишь изучить эти образцы. Потом отдать их Уилсону с приказом молчать и сообщать о результатах экспертизы ему, и только ему.

Хольцман откинулся на спинку стула, затем создал новый документ под названием «Оценка персонала» и начал перечислять людей, которые имели доступ к холодильнику в его лаборатории.

Несколько часов спустя он кое-как дополз до кровати. Боли вернулись – кости ныли изнутри. Мышцы то и дело сводило судорогой. Во рту пересохло, сердце бешено колотилось. Хольцман укрылся всеми одеялами, какие были в спальне, взмок, но его по-прежнему бил озноб.

Сейчас бы дозу опиатов. Всего одну. Исключительно от боли. Врачи слишком рано отменили обезболивающие. Не хватило чуть-чуть, самую малость – только дотянуть до полного выздоровления.

Да ты же вчера чуть не подох, сказал один внутренний голос.

Ну, самую капельку! взмолился другой.

Он уже вызвал в уме нужный интерфейс, когда из гаража донесся звук поднимающейся двери.

– Прости, что я так поздно, – сказала Анна, раздеваясь. – Дела у Клэр совсем плохи, никак не может справиться со своим горем.

Хольцман сочувствующе хмыкнул.

Анна скользнула под одеяло.

– Она твердо убеждена, что смерть Уоррена подстроена. Его убили, потому что он слишком много знал.

Хольцман в тоске смотрел на открытый в уме интерфейс. Заметит ли Анна, если он примет самую крошечную дозу?

Она молча свернулась калачиком рядом с ним. Хольцман, не трогая кнопки интерфейса, заставил себя дышать мерно и ровно.

Если она решит, что я уснул…

– Мартин? – спросила Анна.

Хольцман не ответил, и она наконец угомонилась, легла подальше.

Он дождался, пока ее дыхание выровняется. Все, теперь точно спит!

Мартин Хольцман принял небольшую дозу опиатов, и ему сразу же полегчало.

Он рано встал, принес жене кофе в постель и начал с улыбкой собираться на работу.

– Кажется, сегодня тебе лучше, – заметила Анна.

– Намного!

– Ты ночью спал как убитый. Хоть помнишь, как я пришла? Наш разговор?

Он задумчиво склонил голову набок.

– Ну да… Что-то про Клэр?

Анна снисходительно улыбнулась, и они разъехались по офисам.

День прошел в почти бессмысленных встречах и разговорах. Хольцман просидел несколько часов на собрании, посвященном лазейкам; подписал документ, одобряющий применение «аверсивных раздражителей» для принуждения детей с нексусом к отказу от него; выслушал отчет о разработке вакцины (дело, похоже, сдвинулось с мертвой точки) и лекарства (тут особых надежд питать не приходилось).

Все это время он прокручивал в уме список потенциальных воров.

Средства, мотив и возможность.

Двадцать два сотрудника лаборатории имели доступ к холодильнику – то есть у них были средства.

Любой из них мог задержаться на работе допоздна – возможность тоже была у всех. В журналах регистрации доступа есть информация о том, кто и когда приходил в лабораторию. Но к этим журналам Хольцман доступа не имел. Он был лишь у сотрудников Службы внутренней безопасности, а привлекать их внимание к теме Хольцману не хотелось.

Оставался мотив. Какой может быть мотив у сотрудника УПВР? Для чего ему красть нексус? Из ненависти к президенту? Чтобы заработать? Чтобы кого-то шантажировать?

Хольцман думал об этом весь день и даже когда шел по охраняемой парковке к своему автомобилю. Кто из двадцати двух имел твердые политические убеждения? Кто нуждался в деньгах? Кто купил недавно дорогую машину, переехал в новый дом?

Он хмуро и задумчиво открыл дверцу, положил трость и портфель на пассажирское сиденье. Машина на автопилоте выехала с парковки на шоссе, а Хольцман все соображал. Он не заметил легкого искажения воздуха в зеркале заднего вида. Не услышал шороха одежды, когда человек на заднем сиденье – почти полностью слившийся с обивкой и светом фонарей на шоссе – выпрямился и сел.

– Мартин.

Голос был искаженный, механический. Хольцман подскочил на месте. Сердце чуть не выпрыгнуло у него из груди. Он потянулся к ручке и тут же услышал щелчок: закрылись все замки.

Дурак. Если уж за ним пришли, рыпаться бесполезно.

– Не бойся, Мартин, – сказал низкий мужской голос.

Хольцман глянул в зеркало заднего вида и увидел лишь едва различимую тень. На человеке был костюм-хамелеон последнего поколения, мгновенно подстраивающийся под местность. Значит, Хольцман имел дело с профессионалом.

Он с трудом проглотил слюну, жалея, что не рассказал Анне правду.

Затем силуэт поднял руку, и Хольцман приготовился к смертельному удару.