Мысль о неоднородности интеллигенции приходила к нему и раньше. Теперь Ленин берет курс на раскол интеллигенции, на перетягивание в свой лагерь той части демократической интеллигенции, которой еще недавно он не слишком-то дорожил. Больше того: теперь он не гнушается и определенной частью собственно буржуазии. Он довольно-таки парадоксально пишет в статье "Новая демократия" (янв. 1913): "…Не следует забывать, что и старые разночинцы и новые, «крестьянского звания», демократическая интеллигенция и полуинтеллигенция — представляют из себя буржуазию… Буржуазия бывает разных слоев, которым свойственны разные исторические возможности… Крестьянская буржуазия и новая, «крестьянского звания», интеллигенция тысячами нитей связана с массами бесправного, забитого, темного, голодного крестьянства и по всем условиям своей жизни враждебна всякой пуришкевичевщине, всякому союзу с ней. Эта новая, более многочисленная, более близкая к жизни миллионов, демократия быстро учится, крепнет, растет. Она полна, большей частью, неопределенных оппозиционных настроений, она питается либеральной трухой. На сознательных рабочих ложится великая и ответственная задача — помочь освобождению этой демократии из-под влияния либеральных предрассудков"[107].
Стремясь заново "перепропагандировать", "перевербовать" низовую интеллигенцию, Ленин эффектно, с пафосом демонстрирует ей свое сочувствие, создавая статью "К вопросу о политике Министерства народного просвещения" (1913): "Это ваш свидетель, господа владыки IV Думы и Государственного совета, вынужден признать тот факт, что учителя в России «загнаны», как зайцы, русским правительством!! И, опираясь на этот факт, один из тысячи и тысяч подобных фактов русской жизни, мы спросим русский народ и все народы, населяющие Россию: для того ли нужно нам правительство, чтобы охранять привилегии дворян и чтобы «загонять» народных учителей?"[108].
Между тем, времени на "перевербовку" история не отпустила. События развивались достаточно быстро. К тому же, находясь за границей, держать руку на пульсе российских событий, а тем более — управлять ими было нелегко. Увлеченный международной деятельностью в рамках III Интернационала, Ленин всерьез полагал, что именно в Европе наиболее созрела революционная ситуация. Свое отношение к различным общественным силам, выработанное в России, он перенес на европейскую почву: "Социалистическая революция может начаться в самом ближайшем будущем. Перед пролетариатом в этом случае встанет немедленная задача завоевания власти, экспроприации банков и осуществления других диктаторских мер. Буржуазия — и особенно интеллигенция типа фабианцев и каутскианцев — постарается в такой момент раздробить и затормозить революцию, навязывая ей ограниченные, демократические цели"[109].
ФЕВРАЛЬСКАЯ, заставшая всех врасплох, революция так и оставила втуне надежды большевиков на "перевербовку" интеллигенции мирными средствами. Больше того, как констатировал VI съезд РСДРП (26 июля — 3 августа 1917 г.): "Отлив интеллигенции из рядов пролетарской партии, начавшийся в 1905 г., стал массовым после февральской революции, когда классовое содержание деятельности нашей партии неизбежно определило отношение к ней непролетарских элементов" (Из резолюции "О пропаганде"). Думаю, что это объяснение односторонне. Дело прежде всего в том, что
Большевики полагали иначе и готовились к захвату власти. В этих обстоятельствах им приходилось думать уже не о том, как бы склонить вновь на свою сторону широкие слои демократической интеллигенции, а