Диктатура интеллигенции против утопии среднего класса

ОДНАКО, если история древнерусской интеллигенции предстает перед нами лишь во фрагментах, то они, по крайней мере, не вводят нас в глобальные заблуждения. С XVIII веком дело обстоит хуже. Начиная с момента выхода книги М.М. Штранге "Демократическая интеллигенция России в XVIII веке" (М., 1965), справедливо, но недостаточно критикованной в свое время М.Т. Белявским[48], в историю русской интеллигенции вторгаются мифы, под обаяние которых волей-неволей попадают как профессиональные историки, так и широкие читательские массы. Здесь имеется в виду необоснованное возвеличивание роли разночинной интеллигенции в культуре и общественной мысли XVIII в. и ложный тезис о "правительственных преследованиях", якобы обрушившихся на представителей "передовой разночинной интеллигенции". Подробную критику концепции Штранге можно найти в первой главе моей диссертации[49], за давностью лет вторично рецензировать в печати упомянутую книгу возможности нет. Но отсутствие других, более объективных монографий, посвященных интеллигенции XVIII в., создало своего рода монополию книги Штранге. Поспешно сформулированные им и некритически воспринятые многими историками тезисы пагубно сказались на литературе вопроса. Неудивительно, что специалисты по русской интеллигенции XIX в. полагают, что Штранге "рассмотрел политику царского правительства в деле подготовки интеллигентских кадров… во всей сложности и противоречивости"[50]. Но с таким же опрометчивым доверием относятся к упомянутому автору и те, кто занимается XVIII в.[51]

Как яркий пример недоразумения, порожденного в исследовательской литературе книгой Штранге, можно привести недавно вышедшую монографию М.Д. Курмачевой "Крепостная интеллигенция России. Вторая половина XVIII — начало XIX в." (М., 1983). Подробная отрицательная рецензия на эту книгу опубликована мной на страницах журнала "Русская литература"[52]; скажу здесь только, что ориентация Курмачевой на книгу предшественника, концепция которого трактуется как нечто доказанное и незыблемое, неоднократно подводит исследовательницу. Так, следуя примеру "авторитетного" образца, она подменяет объект исследования, рассматривая по большей части элементарно грамотное крестьянство как крепостную интеллигенцию (кто только не попал у Штранге в "разночинную" — вплоть до родственника "светлейшего" Потемкина). Говоря о "прогрессивных" литераторах из крестьянской среды, автор, подобно Штранге, либо замалчивает деятельность тех крепостных, чье творчество не укладывается в концепцию книги, либо преподносит совершенно произвольную информацию[53].

Основная причина заблуждений как Штранге, так и его последователей в том, что до недавних пор в науке отсутствовало сколько-нибудь цельное представление о процессе становления разносословной интеллигенции в России XVIII в. и о тех социальных и культурных перемещениях, которые происходили внутри этой сословно дифференцированной группы.

Стремление хоть отчасти заполнить этот пробел вызвало к жизни некоторые публикации автора настоящей статьи[54]. В первой из них были собраны и проанализированы все наличные сведения о выпуске начальными, высшими и средними учебными заведениями образованных и грамотных людей на территории России за 1730–1800 гг. В результате удалось значительно поколебать бытующие представления о распространении образованности в России XVIII в. Всего за 70 лет в почти пятистах учтенных заведениях получило грамотность не менее 317.000 человек, а свыше 12.500 дворян и минимум 34.000 представителей недворянского населения получили высшее и среднее специальное образование[55].

Но количественный рост и демократизация образованной аудитории — только одна сторона ее характеристики. Другой стороной является ее качественная дифференциация. В моих работах дан очерк становления сословной системы образования, в которой разным сословиям соответствовали свои учебные заведения, недоступные или малодоступные для других. Была сделана попытка раскрыть значение русской образовательной системы XVIII в. как важного рычага в механизме закрепления сословно-классовой структуры общества. В учебных заведениях, созданных по инициативе дворян, в Сухопутном кадетском корпусе, в благородных пансионах — действовали программы, направленные на создание "независимой дворянской интеллигенции", интеллектуальной элиты общества. На долю других учебных заведений выпала подготовка "специалистов", практических участников административно-хозяйственной, военной, педагогической, церковной, медицинской деятельности империи.

Сословная дискриминация сказывалась и за пределами учебных заведений. Сравнивая данные об окладах жалования интеллигентов с данными о ценах и их росте можно было получить представление о затруднительности для интеллигентов-недворян поддерживать свой статус.