Я не знал, что на это ответить, а кроме того, боялся, что любое посланное мной письмо будет перехвачено, потому что Цицерон обнаружил, что окружен шпионами Цезаря. Учитель их с Квинтом сыновей, Дионисий, сопровождавший нас в Киликию, оказался таким осведомителем. А потом – к огромному потрясению Цицерона – стало известно, что другим шпионом был его собственный племянник, молодой Квинт, который добился встречи с Цезарем сразу после визита того в Формию и рассказал, что его дядя планирует перебежать к Помпею.
Цезарь в то время находился в Риме. Он действовал согласно плану, который обрисовал Цицерону, и созвал совещание Сената. Но вряд ли на нем кто-нибудь присутствовал: сенаторы покидали Италию почти во время каждого прилива, чтобы присоединиться к Помпею Великому в Македонии. Однако, из-за невероятного приступа некомпетентности, Помпей в своем нетерпеливом желании бежать забыл опустошить казну в храме Сатурна, и Цезарь во главе своего отряда отправился, чтобы захватить ее. Трибун Луций Цецилий Метелл забаррикадировал дверь храма и произнес речь о святости закона, на что Гай Юлий ответил:
– Есть время для законов, а есть время для оружия. Если тебе не нравится происходящее, избавь меня от своих речей и уйди с дороги.
А когда Метелл стал упорствовать, отказываясь уйти, Цезарь сказал:
– Убирайся с дороги, или я тебя убью. И знаешь что, молодой человек, – мне больше не по душе говорить это, чем было бы не по душе это сделать.
После этого Луций Цецилий весьма проворно убрался с дороги.
Таков был человек, ради которого Квинт предал своего дядю. Первый намек на его предательство Цицерон получил несколько дней спустя, когда пришло письмо от Цезаря, направлявшегося теперь, чтобы сразиться с войском Помпея в Испании.
«По дороге в Массилию, 16 апреля.
Цезарь, император, – Цицерону, императору.
Меня обеспокоили некоторые донесения, поэтому я почувствовал, что должен написать и обратиться к тебе во имя нашего взаимного блага: не предпринимай никаких поспешных или неблагоразумных шагов. Ты совершишь тяжкое преступление против дружбы. Держаться в стороне от гражданских раздоров – наверняка самый подходящий образ действий для доброго, миролюбивого человека и хорошего гражданина. Некоторым, одобряющим этот образ действий, помешал ему последовать страх за собственную безопасность. Но ты располагаешь свидетельствами моей карьеры и суждений, основанными на нашей дружбе. Взвесь их хорошенько, и ты обнаружишь, что нет более безопасного и более благородного курса, чем держаться в стороне от конфликта».
Цицерон сказал мне впоследствии, что, только прочитав это письмо, он точно понял, что ему следует сесть на судно и отправиться к Помпею («и, если понадобится, всю дорогу грести») – потому что поддаться такой грубой и зловещей угрозе было для него недопустимо. Он вызвал в Формию молодого Квинта и задал ему яростную головомойку. Однако втайне мой друг чувствовал большую благодарность к нему и уговорил брата не обходиться с молодым человеком слишком сурово.
– В конце концов, что он такого сделал? – говорил он мне. – Всего лишь сказал правду о том, что у меня на сердце, – то, на что у меня самого не хватило храбрости во время встречи с Цезарем. Теперь, когда Цезарь предложил мне убежище, в котором я мог бы просидеть в безопасности до конца войны, пока остальные мужчины умирают за республику, долг мой внезапно стал для меня совершенно ясен.
В строжайшей тайне Цицерон переслал мне зашифрованное сообщение через Аттика и Курия, что он «направляется в то место, где нас с тобой впервые посетили Милон и его гладиатор, и если (когда тебе позволит здоровье) ты пожелаешь снова ко мне присоединиться, ничто не доставит мне большей радости».
Я моментально понял, что имеется в виду Фессалоника, где сейчас собиралась армия Помпея.
У меня не было желания впутываться в гражданскую войну. Похоже, для меня это было бы крайне опасным. С другой стороны, я был предан Цицерону и поддерживал его решение. Несмотря на все недостатки Помпея, тот, в конце концов, продемонстрировал свое желание повиноваться закону: после убийства Клодия его наделили верховной властью, а он впоследствии отказался от нее, так что законность была на его стороне. Это Цезарь, а не он, вторгся в Италию и уничтожил республику.