Диктатор

В резиденции Нормы Фриз — одна из богатых её поклонниц предоставила ей для политики свой особняк — каждый день собираются не только женщины, но и мужчины: бастующие присылают своих представителей, чтобы выработать единую линию. Но главенство остаётся за женщинами, они по-прежнему заводилы смуты, а от мужчин требуют только поддержки, а не инициативы. На время пропавшая в тени Радон Торкин снова бесчинствует на ярком свету, сплачивая вокруг себя всё больше женщин. Она требует ни много ни мало, а смерти президента — в том случае, конечно, если он немедленно не уйдёт. И кликушествует, как уже не раз заявляла, что готова в любой момент соединить в своей особе функции обвинителя, судьи и палача. Ей нужна только поддержка — смять охрану президента, чтобы прорваться во дворец, а уж там, с глазу на глаз с Аментолой, она не потеряет решимости. И она демонстрирует зрителям крохотный, специально для неё изготовленный импульсатор и на нём надпись: «Последний аргумент против Аментолы».

— Если ещё недавно её пассажи лишь вызывали усмешки и привлекали любопытных, — сообщал Прищепа, — то сейчас определяются сторонники, готовые на всё. И это уже не группа, а отряд боевиков, которых прибывает ежечасно. На последнем митинге она страстно кричала в толпу: «Мужчины, у вас последний шанс реабилитировать себя — перестаньте трусить и идите за мной!» И её поддерживали одобрительными криками.

— Митинг был на улице, Павел?

— У дома, где Норма Фриз устроила свою резиденцию. Кстати, и с ней перемены. Чувствуется, что она обижена пренебрежением президента. Когда она возглавляла Администрацию Помощи пленным, он отзывался о ней как о великой кортезианке, принял во дворце, обнял и пожал руку.

— Тогда она не требовала его отставки. Он тоже чувствует себя обиженным.

В настроении кортезов перемены совершались по-иному, чем мы ждали. Негодование против недостойного поведения президента с женщинами оттеснило политическую суть события. Женщины, забывая, что они требовали мира, теперь настаивали, чтобы президент извинился перед ними, — и как-то получилось, что извинение его стало всем важней и его отставки, и отказа от продолжения войны. Забастовка не прекращалась, но о том, что война идёт и подготавливаются новые грандиозные сражения, как-то перестали говорить. Личность президента заслонила собой все поля сражений.

Я посовещался с Вудвортом.

— Всё идёт закономерно, — сказал он. — Вы снова не поняли психологию моих бывших соотечественников. Кортезы — индивидуалисты. Для вас великие события истории значительны сами по себе, вы абстрагируетесь от личностей. А кортезы персонифицируют историю в фигурах её деятелей. Наберитесь терпения, Семипалов.

Мне показалось интересным, что в дни всеобщей забастовки вдруг прекратились все террористические акты. Было впечатление, что добровольные слуги Гонсалеса забыли о своём выгодном ремесле и дружно присоединились к общему отказу от работы, заменив импульсаторы и мины на уличный рёв против недостойного обращения Аментолы с женщинами. Логика такого явления не укладывалась в моём сознании.

Кипение страстей в многочисленных комнатах резиденции Нормы Фриз всё накалялось, толпы у её дома становились всё гуще, мужчин появлялось там всё больше — подходил час разрядки всеобщего напряжения. Норма Фриз объявила второй поход к президенту. На этот раз не для вручения петиции об отставке Аментолы, а для реального удаления его из дворца.

Стерео Кортезии передало её новое обращение — уже не к одним женщинам, а ко всему народу:

— Мы не знаем, на что решится теряющий спокойствие и разум президент! Я не исключаю, что нас встретят молнии импульсаторов, что нас пойдут давить военные водоходы. В прошлый раз Аментола побоялся встретиться с нами. Сейчас он может набраться храбрости расправиться с нами. Нас это не остановит. Если иного выхода не будет, мы пойдём на приступ президентского дворца. Зову всех жителей страны поддержать нас и разделить нашу участь.