Диккенс и Теккерей

Между тем, в этой-то неоднозначности изображаемых писателем характеров и проявился их непривычный в начале викторианской эпохи реализм!

Наиболее благородная личность в романе — Уильям Доббин. Прототипом ему послужил ближайший друг Теккерея, поэт Эдуард Фицджералд (1809—1883). Доббин бескорыстно любит Эмили, он человечен. И лишь после долгих колебаний, и только желая хоть немного успокоить безутешную вдову Джорджа Осборна, рассказывает он ей, как тот на каком-то балу передал её подруге Бекки любовную записку.

С подлинно взволнованным сочувствием описывает Теккерей тревоги Эмили об ушедшем на войну супруге: «Сколько часов провела она в безмолвных молитвах и горьком унынии! Военные хроникёры, которые дают блестящие описания сражений и побед, едва ли расскажут нам об этом. Это слишком низменная сторона пышного зрелища, — и вы не услышите ни плача вдов, ни рыдания матерей среди криков и ликования громкого победного хора. А между тем, когда они не плакали — смиренные страдалицы с разбитым сердцем, чьи жалобы тонули в оглушительном громе победы?»

Как видим, мудрый философ-гуманист, Теккерей продолжает в этом романе начатую в «Барри Линдоне» антивоенную тему, поднимаясь до высот поистине патетических. Вот как комментирует он битву при Ватерлоо, принесшую победу англичанам, но отнявшую у Эмили ее мужа: «Все мы читали о том, что произошло за этот день. Рассказ этот постоянно на устах у каждого англичанина, и мы с вами, бывшие детьми во время знаменательной битвы, никогда не устаём слушать и повторять историю нашей славной победы. Память о ней до сих пор жжёт сердце миллионам соотечественников тех храбрецов, которые в тот день потерпели поражение. Они только и ждут, как бы отомстить за унижение своей родины. И если новая война окончится для них победой и они в свою очередь возликуют, а нам достанется проклятое наследие ненависти и злобы, то не будет конца тому, что зовётся славой и позором, не будет конца резне — удачной то для одной, то для другой стороны — между двумя отважными нациями. Пройдут столетия, а мы, французы и англичане, будем по-прежнему бахвалиться и убивать друг друга, следуя самим дьяволом написанному кодексу чести».

Право же, если изъять из этого пассажа слова «французы и англичане», высказывание Теккерея будет относиться ко всем войнам между любыми народами и во все времена!

Повествование в книге ведётся от имени кукольника, словно дёргающего нити марионеток-персонажей. Здесь много метких авторских наблюдений над природой человеческой. Судите сами:

«Когда один человек чрезвычайно обязан другому, а потом с ним ссорится, то обыкновенное чувство порядочности заставляет его больше враждовать со своим бывшим другом и благодетелем, чем если бы это было совершенно постороннее лицо» — не случалось ли с вами, читатель, такого?

«Если требуется очернить человека, то уж, будьте уверены, никто не сделает этого лучше его родственников» — не о вашей ли родне это сказано? Или в другом месте:

«Если бы мы знали, что думают о нас наши близкие друзья и дорогие родственники, жизнь потеряла бы всякое очарование и мы всё время пребывали бы в невыносимом унынии и страхе»...

«Вот перед нами человек едва грамотный и нисколько не интересующийся чтением, человек с привычками и хитрецой грубияна-деревенщины, чья жизненная цель заключается в мелком крючкотворстве, человек, никогда не знавший никаких желаний, волнений или радостей, кроме грязных и пошлых, — и тем не менее у него завидный сан, он пользуется почестями и властью. Он важное лицо в своей стране, опора государства» — не вчера ли, не сегодня ли писались эти строки? Или такие:

«Память о самых красивых платьях и блестящих победах в обществе очень мало способны утешить отцветшую красавицу. Быть может, и государственные деятели в известные периоды своей жизни не испытывают большого удовлетворения, вспоминая о самых замечательных своих триумфах. Успехи или радости вчерашнего дня представляют слабое утешение, когда впереди — хорошо известное (хотя и неведомое) завтра, над которым всем нам рано или поздно придется призадуматься»...

Зло. И — не станем отрицать — грустно. Однако справедливо.

Но, как и в «Книге снобов», Теккерей не противопоставляет себя своим персонажам: «Ах ты, Господи! — восклицает он. — Все мы большей частью порочные нечестивцы, да сделает нас Бог лучше и чище!»

Многие и поныне считают «Ярмарку» самым значительным произведением Теккерея. Блестящие характеристики негодяев всех мастей были, однако, лишь первым шагом в триумфальном шествии одной из ярчайших фигур английского реализма. Впереди были исполненная глубокого знания противоречий человеческой натуры «История Пенденниса», меланхолические размышления Генри Эсмонда о тщетности возвышенных устремлений, скептическое осмысление бурных социальных переворотов в «Виргинцах», проповедь терпимости и щемящая ностальгии по благоуханию весны жизни в «Ньюкомах»...