Дикий хмель

Кое-кто из членов фабкома поглядывал на часы, потому что сумерки уже давно прижимались к окнам, а в прокуренной тесной комнате было душно, как в бане.

Начальник ОТиЗ[3] долго, нудно и не очень понятно, жонглируя цифрами, словно барабанными палочками, говорил о продолжительности рабочего дня при пятидневной рабочей неделе.

Иван Сидорович чувствовал легкое недомогание, непременно ушел бы с заседания фабкома, не будь ему поручено выступить по последнему вопросу.

— Если учесть, что в предпраздничные рабочие дни — 30 апреля и 31 декабря продолжительность рабочего дня установлена по 7 часов, то есть всего 14 часов за год, что количество восьмичасовых рабочих дней, исходя из баланса, будет составлять: 2110 минус 14, равняется 2096 часов, 2096 делим на 8, получается 262 рабочих дня. Следовательно, для полного сохранения баланса рабочего времени необходимо отработать еще 6 восьмичасовых рабочих дней.

Никогда не был силен на разные там цифры Иван Сидорович, и они проскакивали мимо него, как телеграфные столбы мимо поезда. Слушать начальника ОТиЗ было утомительно. Доронин вытер вспотевший лоб и зажмурил глаза.

— Именно из этого расчета в рабочем календаре фабрики и установлено шесть рабочих суббот с восьмичасовым рабочим днем. Эти субботы распределены на осенне-зимние месяцы.

Начальник ОТиЗ наконец закруглился. Председатель фабкома, как водится, поблагодарил оратора и сказал:

— Переходим к последнему пункту повестки дня. Слово имеет товарищ Доронин.

Иван Сидорович встал, поправил очки. Взял в руки листок бумаги со слепым машинописным текстом и принялся читать медленно, невыразительно:

— С 15 октября объявлен общефабричный конкурс на изобретение и рацпредложение, проводимый в рамках конкурса изобретателей и рационализаторов обувных предприятий Российской Федерации... Конкурс направлен на решение задач по техническому перевооружению предприятия, совершенствованию технологических процессов, механизации и автоматизации производства, улучшению качества выпускаемой продукции и снижению ее себестоимости... Условиями конкурса предусматривается при подведении его итогов премирование авторов за лучшие внедренные изобретения и рационализаторские предложения, а также коллективов, цехов и отделов, добившихся лучших результатов в рационализаторской и изобретательской работе и выполнивших условия конкурса. Учреждены: одна первая премия — 90 рублей, две вторых — по 50 рублей, три третьих — по 30 рублей каждая.

Иван Сидорович откашлялся и сел. Председатель фабкома спросил:

— Какие будут мнения?

Все устали. Мнений не было.

Председатель сказал:

— Есть предложение принять информацию к сведению. Кто против? Единогласно. Заседание фабкома объявляю закрытым.

Из фабкома Доронин вышел одним из первых. Но потом в длинном гудящем коридоре со множеством одинаковых дверей справа и слева его обогнали все остальные члены фабкома. Где-то под дыхом Иван Сидорович чувствовал легкую тошноту. Потому ступал медленно и осторожно, словно по чистому льду шагал.

Какой-то лохматый парень в красно-черной клетчатой рубахе чуть не сшиб его, развернулся волчком на лестничной площадке и запрыгал вниз, минуя по две, а то и по три ступеньки.

«Хорошее у парня сердце, — без зависти подумал Доронин. — Крепкое сердце. Такое и у меня было в одна тысяча девятьсот двадцать пятом году».

Он спустился по лестнице и вышел на задний двор, чтобы покинуть фабрику не через центральную, а через вторую проходную, потому что отсюда была короче дорога к дому.

Сумерки уже сменились устойчивой темнотой. Отсветы от ярких окон ложились на мокрый двор желтыми мерцающими пятнами. Возле высоких контейнеров, поставленных один на другой, целовались парень и девушка. Парень был, конечно, другой, не тот в красно-черной рубашке, но тоже здоровый и молодой. Он поднял девушку, легко понес ее через лужу. Лужа была большая, но неглубокая. Она всегда образовывалась на заднем дворе после ливневых дождей, но всегда высыхала быстро.

Иван Сидорович остановился, снял кепку.

«В каком же году я вот точно так же через лужу свою Марфушу нес? — попытался вспомнить он. — Мне тогда было двадцать два, а ей восемнадцать. Значит, двадцать девятый год! И с тех пор с этой лужей нет сладу. — Иван Сидорович внутренне возмутился: — Нужно поставить вопрос на фабкоме и перед дирекцией. Неужто гудрона на фабрике нет или плит бетонных?»

Доронин неторопливо, вглядываясь под ноги, обошел лужу. Потом обернулся назад. Лужа смотрела на него дружелюбно и ласково, как старая знакомая.

«Может, пусть себе живет? — смягчился он. — Может, пусть по-прежнему ребята через нее на руках девчат носят, а?»

Квартира Доронина была в добротном каменном доме через квартал от фабрики, и пользоваться общественным транспортом ему не приходилось.

— Отец, где здесь поймать тачку?

Трое молодых ребят с цветами и шампанским выросли перед ним сразу, как только он вышел из проходной. Доронин вначале не догадался, что они понимают под словом «тачка». Но мелькнул зеленый огонек такси, и ребят словно ветром сдуло.