Дикий хмель

Буров стоит, чуть покачиваясь, высоко запрокинув голову. Видно: подбородок выбрит плохо. Нужно подарить ему электрическую бритву, хорошую, с плавающими ножами.

— Инициатором выступила бригада, — напоминаю я, — а не бригадир. Бригадир плевалась и посылала нас куда подальше, когда мы заговорили с ней об инициативе.

Некоторое время Буров двигает щеками, словно что-то жует, потом досадливо говорит:

— Amicus Plato, sed magis amica (est) Veritas. Как сказал Аристотель: «Платон — друг, но истина еще больший друг». Если следовать обычаям древних, инициатором нужно считать Широкого.

Я предвидела такой довод. Среагировала, быстро и точно, как опытный теннисист на удар соперника:

— Широкий подал идею. Подать идею — одно, осуществить на деле — другое. Азбучная истина. Понимаешь меня?

— Понимаю, — с откровенной скукой ответил муж. Зевнул, сладко-сладко. Потянулся так, что хрустнуло в лопатках. Оглядел комнату изучающе, точно был в ней впервые. Снял пиджак и повесил на спинку стула. Озорно, как бы подчеркивая мое право быть хозяйкой дома, схватил с тарелки помидор, сунул его в рот.

— Сначала нужно вымыть руки, — заметила я занудливо. И мне самой стало скучно. И захотелось зевать, словно мы не только пришли с работы, словно и не светило солнце, а был поздний, поздний вечер.

Послушно кивнув, Буров ушел на кухню.

Я спрятала пиджак в шкаф. Попыталась нарезать хлеб. Он был мягкий, и нож не резал его, а приминал, как голова подушку.

Буров вернулся, вытирая полотенцем лицо. Я сказала:

— Называется, в доме есть мужчина. Хоть бы один нож наточил.

Равнодушно, словно разговор о ком-то другом, Буров кивнул вновь. Сказал:

— А ты ломай.

Вопросы быта его не волновали. Позвякивая вилкой, он некоторое время ел молча. Розовое солнце, уходящее на закат, освещало комнату, и голову Бурова, и его лицо.

Я думала, что все-таки он намного старше меня. И лысина у него большая, не по возрасту.

— Понимаешь, — заговорил Буров. — Есть целый ряд допустимых условностей, которые помогают нам жить. К примеру, люди условились, что на пляже можно ходить в плавках и в купальниках. Однако в городе в такую же самую жару ходить в плавках и в купальниках недопустимо.

— Скажи, Андрей, почему ты всегда принимаешь меня за дуру?

Я, конечно, знала, что он не принимает меня за дуру. И по-своему очень любит. Но мне хотелось выразить недовольство: пусть не думает, будто осчастливил меня, будто я пропала бы без его персоны. Я никогда не была злая, но меня раздражало собственное бессилие, неспособность воздействовать на его холостяцкие привычки, приучить к семейной жизни. Потому что семейную жизнь я понимала несколько шире, чем забавы в постели.

Не знаю, должна ли выходить замуж девушка в восемнадцать лет или немного позже, но убеждена, что мужчине надо жениться в возрасте не старше двадцати пяти лет. Тогда его еще не заболотил холостяцкий быт, тогда он еще не оброс мхом, как Буров.

Вот и сейчас он бурчит в ответ:

— Не говори загадками.

— Неужели на моем лице так явно выражен кретинизм, что крайне необходимо объяснять мне за ужином, где можно ходить в купальнике, а где нельзя?

— Прости, — Буров досадливо поморщился. — У меня такая манера излагать свои мысли. Я люблю обращаться к самим простым примерам.

— Тебе нужно преподавать в школе, в младших классах.

— В простых примерах нуждаются не только школьники.

— Ну, хорошо. Что дальше?

— В журналистике тоже есть, скажем, свои обычаи. Трудовой почин принято называть каким-то конкретным именем. До войны был широко известен почин шахтера Стаханова. В наши дни — почин Гагановой.

— Извини, я перебью тебя. Я чувствую, к чему ты клонишь. И не согласна с тобой. Дело в том, что Стаханов лично сам нарубил много угля, побил все нормы выработки. Гаганова лично сама перешла из передовой бригады в отстающую. Лично сама! У нас же совсем другой случай. У нас бригада взяла на себя инициативу. Бригада, а не лично бригадир Закурдаева!

— Это не принципиально.

— Нет, принципиально. И знаешь, в чем беда?

— В чем?

— Ты не понял принципиально нового духа в материале, который сам пришел к тебе в руки. Духа коллективной инициативы. Ты поступил, как очень посредственный журналист, действуя по шаблонам, по штампам.

— Другими словами, я бездарен, — Буров отложил вилку.

— Хорошо, что ты сам пришел к этому правильному выводу, — сказала я жестоко.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Разговоры о том, что дом подлежит сносу, были давними и малополезными, как одежда, вышедшая из моды. Полина Исааковна говорила про снос дома моей маме еще в то время, когда я училась в пятом классе. Сосед Гриша уже несколько лет копил деньги на мебель, а Сания по крайней мере десять раз советовалась со мной, как лучше расставить гарнитур в новой двухкомнатной квартире.

Между тем время шло. Дома ломали. Справа от нашего, слева... А наш стоял, словно памятник архитектуры конца тридцатых годов. И было похоже, что на него вот-вот повесят охранную доску, где будет написано: «Дом типа «барак» охраняется государством» и т. д. и т. п.