Дикие сердцем

Смотрела ли крестная Виолы на себя в зеркало с тревогой? Пыталась ли она разглядеть изменения на своем лице? В самом начале болезни она еще должна была осознавать, что с ней не все в порядке: потеря памяти, затрудненность речи. Мне было страшно представить, что чувствует человек, который день за днем теряет частицу себя, замечает, как постепенно меняется окружающий мир. А его привычный образ в зеркале уступает место неизвестно откуда взявшемуся незнакомцу.

Я всегда была решительной и целеустремленной, но события последних недель превратили меня в растерянную нерешительную особу. Меня жутко пугала перспектива утратить контроль над собой. Бедняжка, очевидно, тоже этого боялась. Она утратила простейшие навыки, такие как обычный разговор по телефону или приготовление обеда. Она утратила все, что позволяло наполнить день. Каково это — на секунду прийти в себя и обнаружить, что ты выгуливаешь пса по улице в одной ночной рубашке?

Пес сидел у моих ног и преданно смотрел мне в лицо. В голове, как вспышка молнии, пронеслась мысль: «Так вот почему ты пришел ночью! Ты подумал, что она вернулась. Она была твоей хозяйкой, не правда ли? О, как грустно…»

Пес ткнулся влажным носом в мою ногу выше колена. Я наклонилась, чтобы погладить его. Странные люди, которые увезли его хозяйку, очевидно, попытались пристроить его к соседям. А хозяйку увезли далеко, в незнакомое суровое место, где она умерла в одиночестве… Я заставила себя остановить мрачный поток мыслей. Нервное напряжение и недостаток сна сделали меня слишком впечатлительной. Заржавевший кран никак не хотел поддаваться. Наконец он со скрипом уступил. Струя рыжей воды хлынула в раковину. Опавшие листья, которые лежали в раковине, закружились в водовороте. Через пару минут вода стала чистой и прозрачной. Я вымыла лицо, руки и шею и почувствовала себя гораздо лучше. Взяв со стола миску, я сполоснула ее, набрала воды и поставила на пол. Пес сделал несколько шумных глотков, а утолив жажду, отошел, облизываясь.

Я подняла миску и осмотрела ее более внимательно. По краям, на фоне нежной кремово-белой глазури, были нарисованы черные, красные и зеленые фигурки. Судя по работе, столовый сервиз был старинным. Я предположила, что он был изготовлен в XVIII веке. Благородное изделие мастера, жившего очень давно, выглядело несколько нелепо на фоне облупившихся стен. На оконных шторах были изображены птицы и цветы. Я с трудом разглядела узор под слоем паутины. Шторы висели неровно и были не очень аккуратно подшиты снизу. Вне всякого сомнения, их перешивали из штор большего размера. На столике рядом с раковиной стоял бокал на высокой ножке, судя по всему, старинный и очень дорогой. Я нашла тряпку и смахнула паутину со стенок бокала. Прекрасный рисунок — Юпитер, соблазняющий Венеру, — возник передо мной.

Все, что было в коттедже, включая посуду, принадлежало Виоле. Мне было интересно, испытывала ли она какие-либо чувства по отношению к своей крестной. Виола никогда не рассказывала мне о ней. Жизнь моей подруги была окружена дымкой таинственности. Ее вырастила и воспитала тетя. Мне ни разу не довелось слышать, чтобы Виола рассказывала о своих родителях, а я не хотела расспрашивать.

Мы с Виолой были знакомы с детства. Я хорошо помнила ее скромной худенькой девочкой с темными кудрявыми волосами. Моя мачеха дружила с ее тетей. Признаюсь, я до сих пор не могу понять, что связывало их. Мачеха занималась дизайном довольно большого особняка в Ричмонде, в котором жила тетя Виолы. Наверняка их дружба завязалась в то время. Из-за шестилетней разницы в возрасте мы с ее племянницей не были близки. Друзьями мы стали только в прошлом году, после того как случайно встретились на вечерних курсах по изучению творчества Ватто[5] и французской живописи. Разница в возрасте перестала быть такой заметной, мы сразу же понравились друг другу. Вчера, перед тем как отправиться на вокзал, я отослала Виоле записку, в которой было только три слова: «Опускаюсь на землю…»

Я вернулась в гостиную. Остатки оконных стекол были покрыты пятнами грязи. Дневной свет, который проникал в комнату, расцвечивал зайчиками потертый персидский коврик перед камином. Ветер смел желтые листья на полу в длинные дорожки. Внутреннее убранство дома стоило не дорого, но было подобрано тщательно и свидетельствовало о хорошем вкусе хозяев. Я снова подумала о предыдущей хозяйке. Она, очевидно, проводила уйму времени в антикварных магазинах, стараясь пополнить свою коллекцию вещицей поизящней.

На столе стоял древний граммофон. Я подняла крышку и поставила пластинку, не забыв сдуть с нее пыль. Раздались печальные звуки скрипки. Я была поражена романтичностью крестной Виолы и несколько изменила мнение о ней. Вновь покрутив ручку и очистив иглу от пуха, я сменила пластинку. Поначалу из широкой трубы раздавались лишь шорох и скрип, затем чарующие звуки симфонического оркестра заполнили комнату. О чем думала хозяйка дома, когда сидела за столом и слушала эту прекрасную музыку?