Дикие пчелы

Лай собак удалялся. Дьявол легко уходил от них, заманивая в сопки. Волчок почти висел на хвосте у Дьявола. Он был молод, азартен и, главное, смел. Но откуда было знать Волчку, что он идет за хитрым и матерым псом, за своим братом. И вот Черный Дьявол резко затормозил лапищами, бросился в сторону. Волчок проскочил мимо, Дьявол прыгнул ему на спину, челюсти сомкнулись на шее. Рывок – и Волчок отлетел в сторону в предсмертной агонии. Собаки кинулись на Дьявола кучно, дружно, но через несколько секунд откатились; кто с порванным горлом, кто с вывороченными внутренностями, кто с рваной раной на боку. Уцелевшие с визгом припустили назад, к деревне. Дьявол нагонял их, рвал насмерть. Показались охотники. Дьявол круто забрал в сторону, выскочил на речку и широким наметом ушел в низовье. Охотникам ничего не оставалось делать, как подобрать зарезанных собак, хоть рукавицы бабы сошьют.

Безродный проснулся от выстрелов, выбежал встретить охотников и наконец-то увидеть мертвого Черного Дьявола. А то стали сниться плохие сны: Дьявол приходил к нему и грозился убить. Увидев порванных собак, поежился в своем тулупе, чуть заикаясь, спросил у Ломакина:

– Как же это ты, староста, столько собак загубил?

– А вот так. Осечка вышла. Хотели собаками затравить Дьявола, но он их порезал.

– Ушел? Не убили?

– Тот еще не родился, кто убьет Черного Дьявола. Ежли Дьявол Гурину за коготь отомстил, то кое-кому и совсем может не поздоровиться, – сказал Федька Козин. Он тоже волочил за собой своего кобелька. Добычливый был песик, хорошо шел за белкой, соболем. Теперь Федька остался без собаки.

– Не каркай. Просто Дьяволу жрать стало нечего, вот и потянулся к деревне, – оборвал Козина Безродный.

– Есть байка, что будто этот Дьявол от пули заговоренный. Его колдун Макар заговорил. Ежели это так, то пропали мы, мужики, натворит он бед, – с опаской заговорил Розов.

– Знамо, натворит, – поддержал Розова Безродный. – Не ругаться нам надо, а добыть этого дьяволину. А мы только тем и заняты, что валим друг на друга всякую несусветчину. Надо жить дружно. Мы же свои люди.

– Гля, какой Исусик нашелся, – зло бросил Федор Козин. – Жить дружно. Где я теперь такого пса найду? Сгинул в самый разгар охоты. Ты мне дашь? Дружили кошка с собакой, да собака ей хвост откусила, когда была голодна. Друг нашелся. Такой друг в голодный год уши пообъедает.

Остальные охотники пока молчали. Чего шуметь? Собак не вернешь. Однако жаль было убитых псов. Но вдруг зашумели, начали матюгать Розова. Нашли козла отпущения.

– Это Розов виноват, он подговорил пустить псов. «Волчок возьмет». Взял!

– Безродному хотел подсеять, а вышло, что мы остались без заглавных собак. Теперь и половины той пушнины не добудешь, что могли бы добыть. Это точно!

– Они с Безродным все шушукались. Купил Розова Безродный. Ему что, спал себе, а мы тут собак стравили.

– Идите вы к черту, сами обрадовались, что вам Безродный заплатит. Пусть платит мне и вам. А на меня нечего валить все невезухи! – взорвался Розов.

– Ладно, не лайтесь. Заплачу за собак и за сторожение рассчитаюсь. А когда добудете Дьявола и шкуру его принесете, то особо заплачу, – пообещал Безродный.

– Хватит с нас, сам его убивай, – хмуро заворчали охотники.

Безродный вернулся домой. Здесь он дал выход своему гневу.

– Спишь, стерва, а Дьявол ходит у деревни! – заорал он на Груню.

– Да ты что, окстись, Степан. Я-то при чем? – пыталась успокоить мужа Груня.

– А при том, что ошейник подрезал Федька Козин. Ты с ним миловалась. Сказывали бабы, как он у тебя сарафан и исподнее украл. Потом ты с ним снова была вместе. Спелись. Зря я Ваську выгнал! Ты с Федькой снюхалась! Убью!

– Да бог с тобой, зачем мне ты его лепишь? Да чиста я перед богом и тобой. Угомонись, Степан!

– Все против меня! Ты тоже против!

– Ну и что, если против? – вдруг спокойно заговорила Груня. – Что ты мне сделаешь? Убьешь? Так я жду не дождусь той смерти. Одна ведь на весь мир. У тебя дружки, а кто у меня? Одна-одинешенька. Все обрыдло. На, убивай! Ну чего же ты мешкаешь? Будь я мужиком, давно бы тебя торскнула. Но я всего лишь баба. Убивай, но не вздумай бить. Мне добрый наганчик подарил Баулин. При случае могу пустить в ход.

Безродный притих. Долго молчал, а потом ровно заговорил:

– Разум стал терять. Народ выходит из-под моей власти. А тут еще этот псина. Ить сколько раз стрелял – все мимо. Дважды хотел убить – сорвалось. Забоишься. А потом этот Цыган, будь он проклят со своей ворожбой…

– Не понимаю я тебя, Степан. И чего ты трусишь? Сам дома, собака в тайге, да не тронет она тебя, она и запах-то твой забыла.

– Ты думаешь? Нет, не забыл пес…

Хотел Безродный рассказать о своих встречах с Макаром и о том, как через много лет узнала его собака, но смолчал.

– А лучше кончал бы ты шастать по тайге…

– Замолчи, Груня. Не можешь ты меня понять. Или не хочешь… Ты ведь единственный человек, которому я хотел бы верить, ради которого живу. Разлюбила? Скажи! – запальчиво выкрикнул Безродный.