Дикие карты

Блайз отвела глаза и дернула себя за выбившуюся прядь волос.

— Я знаю, что ты инопланетянин, но обсуждать это мне как-то неуютно.

— Тогда не будем это обсуждать. — Tax принялся заваривать чай, исподтишка наблюдая за ней. — Для женщины, которую только что выгнал муж, ты поразительно спокойно себя ведешь, — заметил он наконец.

— Все слезы я оставила на заднем сиденье такси. Шофер, бедняга, решил, что на него свалилась настоящая психичка. В особенности после того, как…

Она неожиданно умолкла, использовав чашку, которую он только что ей передал, как повод спрятать глаза от его испытующего взгляда.

— Ты только не подумай, я ничуть не возражаю, но почему ты… э-э…

— Пришла к тебе? — Она пересекла комнату и повернула регулятор громкости на патефоне. — Это очень грустная часть.

Тахион усилием воли заставил себя прислушаться к музыке и понял, что это сцена прощания Виолетты и Альфреда.

— Э-э… ну да.

Женщина обернулась к нему. В глазах у нее была мука.

— Я пришла к тебе потому, что Эрл слишком занят своими судебными процессами, маршами протестов, стачками и выступлениями, а Дэвид, бедняга, пришел бы в ужас при мысли о том, чтобы принять у себя пожилую истеричку. Арчибальд стал бы уговаривать меня помириться с Генри — к счастью, когда я зашла, его не было дома, но Джек был, и он… в общем, он распустил руки.

Он затряс головой, как жеребец, которого одолела мошкара.

— Блайз, кто все эти люди?

— Как ты можешь ничего о них не знать? Мы — «Четыре туза».

Внезапно ее заколотило, да так, что она даже расплескала свой чай.

Тахион подошел к ней, забрал чашку и прижал ее к груди. От ее слез у него на рубахе сделалось теплое и влажное пятно, и он потянулся к ее сознанию, но Блайз, похоже, уловила его намерение и яростно оттолкнула его.

— Нет, подожди, сначала я объясню, что я сделала. Иначе ты, скорее всего, получишь ужасающий шок. — Она вытащила из сумочки кружевной платочек, решительно высморкалась и промокнула глаза. — Должно быть, ты считаешь меня обычной взбалмошной дамочкой. В общем, не стану больше тебе докучать. Начну с самого начала и расскажу тебе все по порядку.

— Ты исчезла, даже не попрощавшись, — перебил он.

— Арчибальд сказал, что так будет лучше, а когда он начинает изображать из себя строгого отца, у меня не хватает духу ему перечить. — Ее губы скривились. — Ни в чем. Когда он узнал, что я могу делать, он сказал, что у меня великий дар и я могу сохранять бесценное знание. Он убедил меня вступить в его группу.

Тахион прищелкнул пальцами.

— Эрл Сэндерсон и Джек Браун.

— Верно.

Он вскочил на ноги и принялся расхаживать по комнате.

— Эти парни провернули что-то такое в Аргентине и потом еще ловили Менгеле и Айхмана, но почему четыре?

— Еще Дэвид Герштейн, известный под прозвищем Парламентер…

— Я его знаю, я только немного его подле… впрочем, это неважно. Продолжай.

— И я. — Она застенчиво улыбнулась и мгновенно стала похожа на маленькую девочку. — Мозговой Трест.

Тахион упал на диван и уставился на нее. Блайз села рядом с ним.

— Что он… что ты сделала?

— Употребила свой талант так, как мне посоветовал Арчибальд. Хочешь что-нибудь узнать о теории относительности, ракетостроении, ядерной физике, биохимии?

— Холмс послал тебя по стране поглощать разумы, — сказал он. И вдруг взорвался. — И кто, черт подери, теперь сидит у тебя в голове?

— Эйнштейн, Солк,[57] фон Браун,[58] Оппенгеймер, Теллер.[59] Ну и Генри, разумеется, но об этом я предпочла бы не вспоминать. — Она улыбнулась. — В этом-то все и дело. Генри не нужна жена, у которой в голове несколько нобелевских лауреатов, а еще меньше — жена, которой известно, где зарыты все его скелеты. Поэтому сегодня утром он вышвырнул меня. Я, в общем-то, и не возражала бы, если бы не дети. Я не знаю, что он наговорит им об их матери, и… ох, черт, — прошептала она и ударила стиснутыми кулачками по коленям. — В общем, я пыталась придумать, что мне теперь делать. Я как раз отбилась от Джека и ревела на заднем сиденье такси, когда вспомнила о тебе. — Тахион вдруг сообразил, что она говорит по-немецки. И с силой прикусил язык, чтобы сдержать тошноту. — Это, наверное, глупо, но ближе тебя у меня никого нет. Это так странно, когда подумаешь, что ты даже не с нашей планеты.

Женщина улыбнулась — то была улыбка наполовину обольстительницы, наполовину Моны Лизы, но он был не в силах ответить ей ни физически, ни эмоционально. В душе у него отвращение мешалось с гневом.

— Иногда я совершенно не понимаю людей! Ты вообще понимаешь, какая опасность кроется в этом вирусе?

— Нет, а откуда мне это знать? Когда разразился кризис, Генри увез нас из города, а вернулись мы тогда, когда он счел, что опасность миновала. — Теперь она снова перешла на английский.

— Так вот, он очень ошибался!

— Да, но это же не моя вина!

— А я и не говорю, что твоя!

— Тогда отчего же ты так сердишься?

— Это все Холмс! — продолжал бушевать он. — Ты говорила, что он строит из себя твоего отца, но, если он вообще испытывает к тебе хоть каплю теплых чувств, он ни за что не стал бы толкать тебя на этот безумный путь!