Дикарь

Я прикинул, что да как. Если идея увидеть Америку мне даже нравилась, то идея быть заточенным на судне в компании Уиттла — отнюдь нет. Больше же всего я хотел вернуться к матушке. Она уж нынче с ума сходит от волнения. Если я насильно буду втянут в плавание, то пробуду в море целый месяц и она решит, что я исчез навсегда или погиб, прежде чем я смогу найти хоть какой-то способ сообщить ей, что это не так.

Попытавшись пересечь Атлантику в ноябре, на борту судна не более пятидесяти-шестидесяти футов от носа до кормы, с командой в составе меня и некоего Майкла, мы, вполне вероятно, закончим тем, что сядем к водяному в приказ.

Даже если нам повезет выжить в океанском плавании, Уиттл наверняка разделает нас на мелкие кусочки, как только мы увидим землю.

Ни за какие коврижки он не отпустит нас.

Перспективы вырисовывались чрезвычайно мрачные, за исключением одного обстоятельства. Он решил сделать меня помощником, а связанным я делать ничего не могу.

Я вытащил связанные руки из-под одеяла.

— Когда мне приступать?

Он засмеялся.

— Майклу понадобиться помощь, — объяснил я. — Ты же не хочешь, чтобы он посадил нас на мель или еще куда-нибудь, правильно?

— А еще я не хочу, чтобы ты сиганул за борт. В стремлении Майкла к сотрудничеству я полностью уверен. Он влюблен в Труди и знает, что я мигом, так сказать, упокою ее, стоит ему меня рассердить. Я полностью ему доверяю. По крайне мере, до тех пор, пока держу Труди в пределах досягаемости моего клинка. Однако для тебя она никто и звать ее никак.

— Я не хочу, чтобы ты причинял ей вред.

— А я, само собой, причиню, если ты доставишь мне неприятности. Тем не менее, сердечной привязанности к ней у тебя нет. Ты вполне можешь рискнуть ею ради собственной свободы.

— Я так не поступлю, — ответил я. По сей день не знаю, правду сказал или нет.

Я отчаянно желал освободиться от пут и выбраться на палубу, откуда я смогу прыгнуть за борт и поплыть к берегу. Но если это будет стоить жизни Труди… тогда не знаю.

Но от этого выбора я был избавлен.

Уиттл сказал:

— Ты останешься в каюте вместе с нами до тех пор, пока мы не окажемся в открытом море.

С этим было не поспорить. Один протест с моей стороны, и он снова ударит Труди, а то и еще что похуже.

Я снова лег, натянул одеяло до шеи и повернулся спиной к ним обоим. Настоящим счастьем было бы заснуть, но я был слишком взвинчен. Кроме того, голова у меня болела после удара, которым папаша Труди меня наградил.

Он хорошенько меня ударил, но я-то убил его точно так же, как если бы нож держала моя рука. Он себе готовился отплыть во Францию вместе с дочерью и зятем, а я привел к нему Потрошителя. Этот груз давил на меня. Я убеждал себя, что он сам виноват, потому что вырубил меня. Если бы он не так лихо орудовал дубинкой, я бы успел его предупредить. Вместе мы наверняка скрутили бы Уиттла.

Конечно, я влез к нему на яхту перед рассветом, голый по пояс и с ножом в зубах. Картина маслом. Когда подгреб Уиттл, никаких сомнений в рассказе о том, как он был подло атакован мною на улице, не возникло, и старик без раздумий позволил ему взойти на борт, чтобы схватить меня.

Если бы я выбрал другую лодку, Труди, ее отец и Майкл сейчас плыли бы в Кале.

Я навлек на них несчастье.

Все это время я изо всех сил боролся с желанием расплакаться. Это бы дало Уиттлу бесконечную пищу для издевательств, а кроме того, я не хотел, чтобы Труди приняла меня за плаксу.

Я думал, что она ненавидит меня за появление Потрошителя в их жизни.

Именно тогда я поклялся ее спасти.

Глава 8

ВЕРЕВКИ

— Тревор? Тревор?

Ласковый тихий голос разбудил меня, значит в конце концов я заснул. Хотя я знал, что зовет меня вовсе не матушка, на мгновение мне показалось, что я дома, в собственной постели.

Но мои руки и ноги были связаны, кровать раскачивалась и ходила подо мной ходуном. Это довольно быстро напомнило мне, где я нахожусь и как сюда попал.

Открыв глаза, я перевернулся. Была ночь. Кабина была освещена мутным светом масляной лампы.

Уиттл ушел.

Труди лежала, укрытая одеялом, виднелось только ее лицо.

— Где он? — спросил я.

— Пошел на камбуз за едой.

Что он оставил нас в покое, я, конечно же не поверил. Но с единственным членом экипажа, Майклом, и нами связанными, ему оставалось либо добывать еду самостоятельно, либо сидеть голодным. Я надеялся, что он захватит что-нибудь и для нас. Одна мысль об этом заставила мой пересохший рот наполниться слюной, а живот заурчать.

— Нам надо что-то предпринять, — сказала Труди.

Я сел, сбросив постельное белье на грудь. Оно немного согревало мне спину, но сейчас было не то время, чтобы беспокоиться о холоде. Слегка вздрогнув, я приступил к изучению каюты. Она была узкая, достаточно длинная, чтобы вместить две койки, с обеих концов находились стены. В стене возле моих ног была дверь.

— Куда она ведет? — спросил я.

— На корму, — ответила Труди. Она тоже села на кровати. Одеяло упало на колени. Я мог заметить, что она по-прежнему связана, руки прикручены веревками к бокам. — Мы в носовой каюте. Камбуз на корме.

— За этой дверью?

— За ней гальюн, затем кают-компания, затем камбуз.