Дикая жизнь Гондваны

А вот если ту же самую «бабу» обдать кипятком, хорошо ощипать, отскоблить, вымочить, обесцветить и обезжирить, а потом добавить к ней искусственные ароматизаторы, красители, украсить её камушками, колечками, изящно упаковать, поместить в интерьер и правильно осветить — вот вам уже и не «баба» вовсе, а общечеловеческое сокровище стоимостью в миллионы долларов.

Не говоря уж о том, какая в ней после этого открывается бездна ума, вкуса, таланта, независимости, прогрессивных убеждений и вообще всего того, чему нам, кривым и волосатым уродам, остаётся только тихо завидовать.

Третьяк без маски

А я ведь однажды плакал от просмотра спортивного репортажа.

Было это году в семьдесят четвёртом, кажется. Ночью, часа в два, показывали решающий матч наших с чехами, в котором и должен был определиться, то есть подтвердиться, вечный и неизменный Чемпион Мира, то есть сборная СССР по хоккею.

Я очень любил тогда хоккей. У меня даже был особый альбом, в который я наклеивал фотографии, вырезанные из газеты «футбол-хоккей» (была такая специальная газета), журнала «физкультура и спорт», и выписывал даже по почте абсолютно чудовищный и бессмысленный глянцевый журнал «СКДА» (Спортивные клубы дружественных армий) в надежде найти там самый главный артефакт того времени, который назывался «Третьяк Без Маски». Третьяка в маске было очень много, а вот без маски — никто не знал, как он на самом деле выглядит. Есть ли у него усы, например? У рижского хоккеиста Балдериса они были.

Ну так вот. Я включил телевизор на самую маленькую громкость, какую только можно установить (матушке утром на работу) и стал смотреть. Первые полтора периода прошли как обычно у наших с чехами, то есть очень скучно. Кто-то куда-то поехал, но никуда так и не доехал, потому что вне игры или там проброс.

А потом началось Страшное. Нашим забили гол. Потом ещё два. И ещё один. В голосе комментатора Озерова появилась тревога. «Наши чешские друзья… — сказал он с некоторым укором, — повели со счётом четыреноль». Ладно бы это были канадские профессионалы (которых мы, кстати, разгромили буквально накануне), американцы, немцы, в конце концов. Но друзья! Да какие они в жопу после этого друзья! (подумал я тогда и был не так уж сильно не прав).

И тут выкатывается какой-то Холик (их там у чехов было штук пять Холиков и Голиков, и на воротах ещё стоял Холичек) берёт и забивает Третьяку пятый и позорный очень гол: от конька, что ли, отскочило. Третьяку! Тому самому Третьяку, которому сам профессионал фил Эспозито, вышедши один на один, не сумел забить, а тут забивает позорный какой-то Иржи Холик позорный гол!

Третьяка меняют. Выходит юный вратарь Мышкин и отбивает немыслимый удар. В нас с комментатором Озеровым оживает надежда: а вот сейчас, сейчас выйдет на поле заветная тройка Михайлов-Петров-Харламов, да что там: Покрышкин-Гастелло-Матросов, и защитник Ляпкин бросится на амбразуру, а потом подхватит дымящуюся ещё шайбу и забросит её мерзавцу прямо в ворота. И тут вратарь Мышкин тоже пропускает позорный гол.

«Да что же это происходит-то?» — спрашивает после некоторого молчания комментатор Озеров, царствие ему небесное.

И вот тут показывают скамейку нашей непобедимой команды. И сидит там Третьяк без маски и без усов, и Михайлов-Петров-Харламов, и любимейший мой игрок Александр Мальцев, и по лицам их я, совсем тогда ещё небольшой мальчик, понял: мы проиграли. То есть вообще. То есть ничего уже не произойдёт, и волшебства никакого уже не случится, да и не было его никогда.

Я не смог смотреть дальше. Я выключил телевизор и ушёл на кухню плакать.

А наши ничего: забили тогда в последние десять минут две шайбы, но правда ещё одну пропустили.

Писатель

Один писатель задумал написать книгу про писателя, который пишет про другого писателя, а тот пишет про четвёртого и так далее.

Но пока первый писатель ещё только обдумывал сюжет, второй писатель уже дописал свою книгу до того момента, когда третьего писателя сбивает автомобиль, и про дальнейших писателей писать стало некому.

Тогда первый писатель сильно рассердился и убил второго писателя на первой же странице, оставив от него только случайно найденную рукопись, в которой речь шла не о том писателе, которого сбил автомобиль, а совсем о другом. Тот, другой, немедленно сел за пишущую машинку и дело снова пошло на лад.

Сначала самый первый писатель очень этому радовался, но вскоре оказалось, что все следующие писатели пишут гораздо быстрее него и поэтому вскоре в его книге появилась целая огромная толпа писателей, про которых он даже не знал, кто они такие. Кроме того, всё очень сильно запуталось, потому что один писатель написал книгу сразу про двоих, а ещё однажды два разных писателя написали про одного и того же, но он у них получился очень разный и поэтому сошёл с ума и написал какую-то совершеннейшую хуйню, но тоже про писателя.