Дикая степь

— А-а-а… Этого — знаю. — Бо вдруг странно прищурился и как-то весь подобрался — как старая толстая рысьперед прыжком. — Читал. Могу на память. А?

— Сделайте одолжение, — оживилась ведущая. — Что за стихотворение?

— Это не стих. — Бо нехорошо подмигнул аудитории, и я насторожился: вел он себя так, словно собирался из пулемета полоснуть или как минимум долбануть кого-нибудь по черепу, а возможно, и ногой.

— Это цитата — я ж сказал… Двадцатипятилетней давности. Слушайте: “…Великая русская литература всегда смотрела на мир любящими глазами творца. Она создавалась чистыми руками, но не подлым пером Фаддея Булгарина. К сожалению, последний оказался не бездетным. Герострат был, Солженицын — есть. Но Герострату не платили за поджог храма, Солженицын берет. Однако даже замутненный злобою разум его должен бы понять, что пытающийся вдуть жизнь в червивую залежь фашизма обычно кончает всенародным презрением…”

Видда Новкугульти — народный поэт Калмыкии…

Аудитория на несколько секунд замерла. Я от неожиданности прикрыл ладонью рот: вот это речь! Для косноязычного Бо выучить такую безразмерную цитату — настоящий подвиг! И вопрос: откуда вообще толстый выкопал эту ужасающе скандальную цитату? Это что же такое вообще? С трудом верилось, что народный поэт, жертва сталинских репрессий, мог такое сказать про собрата по перенесенным страданиям — Солженицына!

— Есть такое дело! — отвязно воскликнул кто-то из собравшихся, нарушая неловкое молчание. — Читали мы эту статейку!

— Господи… Да что вы такое говорите?! — Зоя Васильевна пошла пятнами и сделала оператору знак — тот послушно остановил запись. — Вы… Вы соображаете, что говорите?

— Я за слова отвечаю, — веско сообщил Бо, доставая платок и утирая лоб — упрел, бедолага, толкая речь. — Передача выйдет — пусть он на меня в суд подаст. Я выиграю.

— Ничего он не подаст! — заверил из аудитории бесстрашный интеллигент, поддержавший Бо. — Что написано пером, не вырубишь топором! Зоя?

— Никакого суда не будет, — решительно заявила Зоя Васильевна и тут же в три приема выхлебала стакан воды. — Гхм-кхм… Фу ты, господи… Я это вырежу, сразу говорю. Тимофей Христофорович — вы не думайте… просто у нас… ну вы понимаете, да?

— Да вы не оглядывайтесь на меня — работайте, — покровительственно разрешил плешивый москвич, опять зевая. — Это ваши дела. А вообще — отрадно. Отрадно, что человек интересуется историей культуры своего народа, и вообще…

— Откуда? — спросила ведущая, морщась так, словно ей в трусики сунули лягушку. — Откуда вы это взяли?

— Дочка в Интернете нашла, — не стал скрытничать Бо. — На принтер скинула. Ревела, дура, как будто умер кто… Потом мне дала. Там и ссылки есть — из каких газет… Хотите — звякну дочке. Адрес в смысле…

— Да нет, я не про то! — досадливо скривилась Зоя Васильевна. — Какой адрес, о чем вы?! А вот вы… Вот вы — бизнесмен… новый… эм-м…

— Руководитель охранной фирмы, — подсказал Бо. — В смысле — зачем оно мне надо?

— Да — зачем вам это? Вам что — больше заняться нечем?

— Мне есть чем, — сурово отчеканил Бо. — Но как раз это мне надо. Это всем нам надо. Без этого мы просто выродимся и станем ханскими ублюдками. Я не прав?

Зоя Васильевна на этот раз не нашла что возразить — Бо вообще умеет быть убедительным, когда захочет. Аудитория смотрела на гвоздя по-особенному: кто-то прятал глаза, кто-то готов был аплодировать, а пара взглядов наполнились явным негодованием — даже во мраке студии стало заметно.

Вот такой душевный прорыв. Именно прорыв, а не порыв. А я и не подозревал, что мой толстый терминатор способен испытывать такие сложные околопатриотические чувства.

Хотя, может быть, тут просто вышло наложение: обычная реакция характера на необычную обстановку и наличие зрителей. Просто Бо любит называть вещи своими именами, не терпит витиеватостей и недомолвок. Сидели бы мы с ним в парилке, вякнул я об этом поэте что-нибудь хорошее, а Бо почесал бы задницу варежкой и обложил бы его в три этажа. И через “твою мать” объяснил бы мне, в чем дело. И — никакого резонанса…

Сами понимаете, так приятно катившаяся по утоптанной дорожке передача оказалась скомканной нехорошей выходкой Бо и в былое русло возвращаться не пожелала. Ведущая нашла в себе силы мягко закруглиться, а краевед под самый занавес, когда все натягивали последние улыбки, вдруг вспомнил про подарок: потащил из трепаного портфеля какую-то старинную книгу.

Вот, дорогой друг, — это он к Бо адресовался, — в память о нашем общении вам подарочек. Книга принадлежит перу известного дореволюционного врачевателя Бадмаева, в ней, наряду с диковинными рецептами и эзотерическими обрядами, его рассуждения о мистических особенностях некоторых исторических персон. В том числе и о предке Бо — том самом хане стародавнем. Точнее, о его роли в фатуме калмыцкого народа. Это реликвия сама по себе, к тому же ценна она еще и тем, что Бадмаев был штатным врачом российской императорской семьи и лечил от многих недугов…