Дикая любовь (ЛП)

— Я действительно не хочу говорить об этом… — Я краснею так сильно, что кажется, будто мое лицо сейчас расплавится.

— Прошел тот момент, когда ты должна стесняться этого. — Изабелла скрещивает руки на груди. — Надо было стесняться, когда ты жила в гостиничных номерах с мужчиной почти на двадцать лет старше тебя…

— Теперь ты моя мать? — Слова прозвучали резче, чем я хотела, но я чувствую себя как подогретая смерть, мой желудок снова делает сальто несмотря на то, что в нем нет абсолютно ничего. Я так устала от того, что Изабелла ненавидит Левина за что-то, к чему я подталкивала его снова и снова, за что-то, чего я хотела так же сильно, как и он несмотря на то, что она, кажется, убеждена, что он должно быть воспользоваться мной в силу своего возраста и опыта, независимо от того, насколько я тоже имела к этому отношение.

— Нет, — язвительно говорит Изабелла. — Но, похоже, ты скоро ее станешь.

Мы обе смотрим друг другу в глаза с противоположных концов стойки в ванной, и молчание растягивается на несколько долгих мгновений, слова повисают между нами. Наконец Изабелла испускает долгий вздох.

— Прости, Елена, — говорит она, прислонившись к дверному проему. — Просто… я не этого хотела для тебя. Ты знаешь, что наши родители хотели для тебя не этого, когда отправляли тебя сюда. Мы должны были поговорить о том, чтобы осенью записать тебя в колледж, и если ты хочешь начать ходить со мной на йогу, а не…

— Ты ненавидишь йогу. — Я чувствую, как мои губы подергиваются в том, что может быть началом улыбки, и задаюсь вопросом, смеяться мне или плакать.

— Я действительно ненавижу йогу, — признается Изабелла. — Но еще больше я ненавижу кардио, а после рождения ребенка…

Для нее это совершенно нелепые слова, она выглядит так же идеально, как и всегда, и, судя по тому разговору, который я подслушала между ней и Найлом, я уверена, что он думает так же. Я смотрю на нее, чувствуя, что мои глаза горят от начинающихся слез, и думаю, буду ли я через восемь или девять месяцев думать то же самое.

Только я понятия не имею, где в этом уравнении окажется Левин.

— Мы еще даже не знаем, действительно ли это так, — тихо говорю я. — Может, меня просто тошнит. Вся эта плохая еда на вынос в Рио, все эти тревоги, все это может просто настигнуть меня.

— Да. — Изабелла смотрит на меня, ее губы сжаты. — Возможно, так и есть.

Наступает еще одно тяжелое, затянувшееся молчание.

— Но, — продолжает она наконец, — мы должны это выяснить, так или иначе.

— Я не хочу идти к врачу…

— Ну, возможно, скоро придется. Но пока мы начнем с более обычного способа выяснить это. — Она приглашает меня следовать за ней. — Пойдем. Посмотрим, сможешь ли ты выпить смузи, пока мы будем этим заниматься. Я умираю с голоду. Найлу некуда идти этим утром, он может немного присмотреть за Эшлинг.

Я одеваюсь, а Изабелла идет сказать Найлу, что мы собираемся пойти позавтракать, пообещав ничего ему не говорить, пока мы не узнаем все так или иначе. Я словно в оцепенении достаю джинсовые шорты и футболку, часть нового гардероба, который Изабелла помогла мне купить сразу после моего приезда. Тогда я впервые почувствовала себя по-настоящему счастливой от того, что нахожусь здесь. Мне удалось выкинуть Левина из головы почти на целый день, пока мы с Изабеллой ходили на обед, по магазинам, а потом встретились с Найлом на ужин, только мы втроем, с няней дома, чтобы присмотреть за ребенком. Я примеряла все, что мне нравилось, без присутствия нашей матери, которая могла бы сказать, что что-то из этого слишком тесное, слишком короткое или слишком откровенное. Впервые в жизни я выбирала одежду совершенно самостоятельно, без всякого участия Изабеллы.

Поначалу все казалось странным, ведь всю свою жизнь я провела в укрытии, запертая за высокими стенами нашего семейного комплекса, выезжая на улицу только в пуленепробиваемых внедорожниках с охраной и хотя бы одним из родителей, а то и обоими. Мы с Изабеллой выехали на ее машине, белом Мерседесе, который, по ее словам, она купила вскоре после их с Найлом свадьбы, без всякой охраны. Я спросила ее, не опасно ли это, и она рассмеялась.