Читаем Дикая полностью

Когда решение сдаться устоялось, я нашла еще одну причину, чтобы подкрепить свою убежденность в том, что весь поход по МТХ был невообразимо дурацкой идеей. Я отправилась в поход по этому маршруту для того, чтобы поразмыслить о своей жизни, обдумать все, что сломало меня, и сделать себя снова цельной. Но дело в том, что, по крайней мере, до сих пор я была полностью поглощена исключительно сиюминутным и физическим страданием. С тех пор как начался поход, воспоминания о мучениях моей жизни лишь изредка мелькали в памяти. Почему, о почему моя милая мама умерла и как получилось так, что я могу жить-поживать себе без нее? Как могла моя семья, некогда столь дружная и крепкая, распасться так быстро и безвозвратно сразу после ее смерти? Что я наделала, разрушив свой брак с Полом — надежным, ласковым мужем, который так верно любил меня? Почему я сама запутала себя в прискорбный клубок, состоявший из героина, Джо и секса с мужчинами, которых я едва знала?

Это были вопросы, которые я таскала с собой, как камни, всю зиму и весну, пока готовилась к походу по Маршруту Тихоокеанского хребта. Те вопросы, над которыми я всхлипывала и завывала, которые раскапывала в мучительных деталях в своем дневнике. Я планировала разобраться со всеми ними во время похода по МТХ. Я воображала себе бесконечные медитации на закате и созерцание девственно-чистых горных озер. Я думала, что буду лить слезы катарсической печали и возрождающей радости каждый день своего путешествия. Но вместо этого я лишь стонала, и вовсе не потому, что у меня болела душа. А потому что болели ступни, спина и так и не зажившие раны на бедрах. Еще во время этой второй недели похода — когда весна едва-едва собиралась официально перейти в лето — я стонала потому, что мне было до такой степени жарко, что, казалось, вот-вот лопнет голова.

Я думала, что буду лить слезы катарсической печали и возрождающей радости каждый день своего путешествия. Но вместо этого я лишь стонала, и вовсе не потому, что у меня болела душа. А потому что болели ступни, спина и раны на бедрах.

В те моменты, когда я мысленно не брюзжала по поводу своего физического состояния, то обнаруживала, что мой разум снова и снова проигрывает обрывки каких-то песен и мелодий в бесконечном, бессмысленном цикле. Как будто в голове у меня играло микстейп-радио[19]. Реагируя на тишину, мой мозг отвечал отдельными фразами из мелодий, которые я слышала на протяжении жизни, — фрагментами песен, которые я любила, и отчетливыми переложениями мелодий из рекламных роликов, которые едва не сводили меня с ума. Я потратила несколько часов, пытаясь выпихнуть из головы рекламу жвачки «Даблминт» и «Бургер Кинга», а потом всю оставшуюся часть дня пыталась вспомнить следующую строчку из песни группы Uncle Tupelo, которая начиналась словами «Выпасть из окна, споткнувшись о складку на ковре…». Целый день был потрачен на то, чтобы вспомнить все слова песни Люсинды Уильямс «Что-то происходит, когда мы разговариваем».

Так, со ступнями, горящими огнем, со стертой в кровь плотью, с ноющими мышцами и суставами, с пульсирующим от небольшого воспаления указательным пальцем, с которого была содрана кожа во время нападения быка, с кипящим и гудящим от случайных обрывков музыки мозгом, к концу удушающе жаркого десятого дня своего похода я практически вползла в тенистую рощицу трехгранных тополей и ив. В моем путеводителе она называлась Спэниш-Нидл-Крик. В отличие от многих перечисленных в нем мест, названия которых содержали обманчиво многообещающее слово creek — ручей, Спэниш-Нидл-Крик действительно был ручьем. По крайней мере, на мой взгляд: поток воды глубиной сантиметров в десять поблескивал на камнях укрытого тенью рощицы небольшого русла. В мгновение ока я сбросила с плеч рюкзак, сняла ботинки и одежду и уселась голышом в холодной мелкой воде, плеская ее горстями на лицо и голову. За все десять дней на маршруте я ни разу не встретила на тропе другого человека, поэтому блаженствовала, ничуть не беспокоясь, что кто-то появится. К тому же голова моя кружилась от восторга, пока я трудолюбиво накачивала холодную воду в водяной фильтр и с жадностью пила бутылку за бутылкой.

Готовясь к выходу со стоянки, я услышала с южной стороны какой-то шум. Обернулась и увидела бородатого мужчину с рюкзаком на спине, который шел ко мне по тропе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии