Difficult to cure (СИ)

Злясь на свои руки, которые сами обхватили Иванну, удерживая её от потенциального падения, он параллельно пытался придумать вменяемый ответ и почти в ужасе осознавал, что практически всем телом ощущает, какая она не только тёплая, но и местами упругая и мягкая. И что собственное тело на этот факт весьма одобрительно реагирует.

Вот сейчас надо срочно, нет СРОЧНО её оттолкнуть, иначе катастрофа неминуема.

— Подожди! — пресекла она его порыв.

Нарастающее напряжение. Иванна вытянулась по струнке, одновременно теснее вжимаясь в него, при этом будто не замечая ответную реакцию. Он знал это её состояние: так она концентрировалась, балансируя между внешним и внутренним, разделяя и упорядочивая эмоции, чтобы не позволить им взять верх. Казалось, её пульс слышно на весь кабинет.

— Пожалуйста, обними покрепче.

Или это его пульс? Шёпот на грани слышимости, в просьбе отказать невозможно. Да и зачем?

— Ещё сильнее.

Она и сама обнимает так крепко, что перехватывает дух. Опасение, что она ощутит наличие неуставных рельефов уже практически не тревожит. Её пальцы будто в попытке найти точку опоры довольно болезненно скользят вдоль рёбер; если бы не плотная ткань, не обошлось бы без серьёзных царапин. Впрочем, он вовсе не против.

Воображение не желало знать ничего про какие-то там нормы приличия или морали. Между двумя ударами сердца он успел мысленно согрешить с Иванной прямо на письменном столе, особенно ярко представив, как эффектно смотрелись бы на тёмно-зелёном сукне её рыжие пряди. Едва он мысленно же переместился с ней из кабинета в спальню, как она в реальности вдруг вздрогнула и с тихим выдохом обмякла, уронив голову ему на плечо, касаясь лбом его шеи. От этого прикосновения он сам едва удержал равновесие: достигнув критического предела, напряжение обрушилось волной жара, которая схлынула, даря истому и покой.

«Чёртова эмпатка, чтоб ты провалилась со своими чёртовыми трансляциями», — в каком-то обречённом упоении думал он, зарывшись носом в её волосы.

Опасность определённо миновала, причём опасность прямо-таки смертельная. Адреналин не позволял пока полностью расслабиться и насладиться послевкусием спонтанного нетрадиционного эмпатического сеанса, заставляя думать. Игорь язвительно поздравил себя с обретением завидного навыка довести девицу до исступления одними объятиями, после чего оценил пережитый опыт как весьма занятный и требующий анализа, мысленно посмеялся над этой идеей и уже вполне трезво призвал взять себя в руки. Несмотря на ряд неопровержимых физических свидетельств, его немного беспокоила всеобъемлющая бредовость произошедшего.

— Спасибо, — пробормотала она. — Ты что-то про чай говорил? Время есть?

Он глянул на часы на каминной полке: с момента, когда они вошли в кабинет, прошло шесть минут, причём их страстное слияние заняло от силы минуту.

— Ты как, сама до кресла дойдёшь? — держать непринуждённый тон было куда легче, чем после поцелуя; да что там — даже воспоминания о нём перестали вызывать перепады температуры и перебои сердечного ритма, вот где истинное чудо.

— Да, наверное, — неуверенно отозвалась Иванна, отстраняясь. — Секунду.

На этот раз обошлось: держась за подставленный локоть, она встала на одну ногу и подвигала в воздухе пострадавшей стопой.

— Нормально, потянула слегка, должно быть, — резюмировала она, вставая на обе ноги и выпуская его локоть. — Пойду достану чай, — наконец подняла глаза она.

Прошло в общей сложности около четверти часа от апогея разборки в гостиной до начала чайной церемонии, и трудно было поверить, сколь радикальным метаморфозам подверглась атмосфера кабинета.

Исключительно кроткая и безопасная, невероятно уютная Иванна разлила чай, подлила в заварник горячей воды и забралась со своей чашкой в рабочее кресло, так что, какие бы там ни были провокационные, колени надёжно прятались под письменным столом. Игорь сидел на гостевом стуле и решал мучительную дилемму — применять Обливиэйт или нет, решительно отгоняя вопрос «а если таки применять, стоило ли ограничиваться мысленным прелюбодеянием?»

Объективно, произошедшее было ценнейшим опытом в рамках эмпатических практик, требующим тщательного разбора и проработки, субъективно же он честно осознавал, что на разбор и проработку лично у него однозначно не достанет здорового цинизма. Опять таки — если изменять воспоминания, то как? С какого момента? Насколько это честно с его стороны? Стоп, о какой честности тут вообще может идти речь?

— …и внимания обращать не стоило, типаж просто такой, противный.

— Что, прости? — отвлекшись от диалектических раздумий, переспросил он, неожиданно отметив небывалое для себя отсутствие пристального внимания к словам собеседника.

— Я говорю: сижу, никого не трогаю, а этот проходит мимо, видит, что зелья читаю, и спрашивает: и давно это ты в отличники по тэ-и записалась? Типа я должна всё свободное время к коллоквиуму завтрашнему готовиться! — возмущённо фыркнула Иванна. — И слово за слово…

— Ты достаточно знаешь для зачёта, — уверенно отозвался Игорь.