Дидро

Всех троих объединяла философия Локка. Кандильяк работал над книгой «Происхождение человеческих познаний». Каждый из троих применял принципы локковского сенсуализма и эмпиризма к той области знания, которая привлекала его больше всего. Дидро на первых порах — к критике теологии, Кандильяк — к психологии и к происхождению познания, Руссо — к социальной философии, или социологии, и педагогике. Скоро Дидро, как в коллеже, начнет готовить «чужие уроки», подскажет Кандильяку главную мысль известного его «Трактата об ощущениях», а Руссо — знаменитый ответ на вопрос Дижонской академии: способствовал ли расцвет искусства и наук очищению нравов?

Придет время, и пути их разойдутся. Но пока они друзья.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I Улица Бутебри

Потомки придирчивее, чем самая привередливая свекровь. Прошло уже 220 лет с той ночи 6 ноября 1743 года, как Дени Дидро, нарушив запрет отца, втайне обвенчался в маленькой церковке «Петр на быках» — на ее фронтоне и в самом деле были две бычьи головы А мы и по сей день рядим и судим, правильно ли он поступил, женившись, взвешиваем хорошее и дурное, что принес ему брак, вчитываясь в его собственные письма, автобиографические произведения, свидетельства современников В том же 1713 году, когда в Лангре родился Дени Дидро, в Отеле-Дье, больнице для бедных, в городке Ферте Бернар скончался некий фабрикант Амбруаз Шампьон Став жертвой собственных неудачных спекуляций и будучи не в состоянии поправить дела, он не нашел ничего лучше, чем умереть

Вдова банкрота, Мари, урожденная де Мальвиль — отец ее был обедневшим дворянином, с младшей трехлетней дочкой переехала в Париж Девочку она, как было тогда принято во Франции, отдала на воспитание в монастырь, остановив свой выбор на обители де Мирамьон вблизи от Турнеля Сама же мадам Шампьон поселилась у богатой подруги — на ролях не то компаньонки, не то приживалки. Очевидно, и за воспитание Анны Туанеты платила подруга. Когда благодетельница в 1726 году умерла, Мари Шампьон взяла дочь из монастыря и открыла скромное белошвейное заведение. По некоторым сведениям, оно служило и прачечной, по другим — они продавали и кружева.

Тонкая талия Анны Туанеты, ее живые черные глаза, красивое лицо привлекали клиентов. Немало среди них было и охотников на ней жениться. Но девушка всем отказывала: видно, никто не нашел дороги к ее сердцу. Конечно, в их мастерскую приходили заказчики. Она держалась с ними строго, договаривалась о цене, снимала мерку. Эту дюжину рубашек надо сшить к святой неделе, ту — к рождеству. И все.

Что еще входило в жизнь белошвейки, но не веселого нрава и легкого поведения, как другие гризетки, а добродетельной, не слишком молодой девушки, к тому же довольно неуживчивого характера? Книг она почти не читала, музыку не любила. В монастыре этому не учили.

Так Анна Туанета продолжала жить с матерью. Ей шел уже тридцать второй год, когда одно, словно бы незначительное, происшествие перевернуло весь размеренный, как звон колоколов, ход ее жизни. Работа, церковь — она была религиозной, хозяйственные хлопоты, поучения матери…

И вот однажды Анна Туанета возвращалась после мессы на улицу Бутебри в их скромную квартирку, служившую и мастерской, не подозревая, что за ней по пятам следует молодой человек.

Он увидел ее возле церкви на улице. Она ему понравилась. Он решил проследить, в какой дом она войдет, на какой этаж поднимется. Оказалось, что девушка живет поблизости от его собственной квартиры.

Выждав ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы не вызвать подозрений, молодой человек постучался. Ему открыли.

Побуждения, им руководившие, были так невинны и так естественны! 1 января будущего года он поступает в семинарию святого Сульпиция (по другим сведениям — святого Николая). Уже одно это не могло не расположить к нему честных католичек, мать и дочь Шампьон. Молодому человеку недостает вещей, без которых его не примут в семинарию. Стыдно признаться, но его белье в совершенно негодном состоянии. Не были бы дамы так любезны и не согласились ли бы они сшить несколько рубашек из полотна, которое мать пришлет ему из Лангра? Он разговаривал с ними так почтительно, словно они и впрямь были дамами, а не белошвейками. Матушка Шампьон, вероятно, вспомнила те времена, когда она еще была женой фабриканта, а может быть, и те, когда в девицах жила у своего отца де Мальвиль.

Мать и дочь переглянулись. Этот неожиданный заказчик им явно нравился. Еще бы! Будущий духовный сановник… Вряд ли они подумали, что его голов а похожа на голову Платона или Аристотеля — сравнение, столь принятое потом, — для этого дамы Шампьон не были достаточно образованными. Но могли ли они не заметить, как он хорош собой. А рост?! А фигура?! Да еще и так любезен, так обходителен!

А когда придет полотно? Они непременно окажут молодому человеку столь незначительную услугу.