Дибук с Мазлтов-IV

Сэди является в комнату походкой «ну что я тебе говорила», выдает мне короткий мокрый поцелуйчик в щеку, — так сказать золотую звезду за то, что вел себя как настоящий менч [15], — и я начинаю читать письмо громко и монотонно, всем видом показывая, что все это мне безразлично.

Дорогой папочка, прости, что не написала тебе раньше. Наверное, потому, что хотела, чтобы ты успел сперва остыть. (Неблагодарная! Сколько же можно остывать?) Я знаю, что тебе не было бы весело на нашей свадьбе, но мы с Мором надеялись, что ты пришлешь нам письмо, дашь знать, что с тобой все в порядке и, несмотря ни на что, ты по-прежнему любишь меня.

И тут я затылком ощущаю горячий вздох, за которым следует короткое, но душераздирающее рыдание.

— Сэди, слезь с моей головы, предупреждаю тебя…

Взгляд ее перепрыгивает над моим плечом от листка бумаги к моему лицу, потом опять к письму и так далее.

— Все в порядке, — утихомиривает она меня. — Я уже все прочла. И теперь твоя очередь узнать, насколько ты бестолковый папаша.

А потом она возвращается в спальню, постаравшись осторожненько так прикрыть за собой дверь, словно она у нас обита белым бархатом.

Убедившись в том, что она ушла, я сажусь на нелепый топчан, который жена моя называет тахтой, и нажимаю расположенную на рукоятке кнопку, где написано: «Полуклассика от Фельдмана до Фримла». Из динамика, откуда-то у меня из-под мышки, начинает выползать музыка. Правый давно уже умер, а длинный и узкий, расположенный в основании, пришлось отключить еще несколько лет назад из-за пса, так до сих пор и не научившегося сдерживать свои чувства при звуках «Песни пустыни» [16].

На сей раз мне везет: включается отрывок из Фельдмана. Успокоенный музыкой, я продолжаю читать.

Впрочем, папа, могу переходить прямо к делу, потому что, насколько мне известно, ты до сих пор такой сердитый, что порвал мое письмо, даже не читая его. У меня и Мора будет ребенок. Пожалуйста, прошу тебя, не бросай это письмо прямо в утилизатор. Дитя появится на свет в июле, поэтому у вас есть больше трех месяцев на путешествие сюда. У нас очаровательный дом, есть и комната для гостей, в которой вы можете оставаться столько, сколько потребуется.

Здесь мне приходится остановиться, чтобы задать пару вопросов, поскольку дочь моя никогда не была сильна в логике, я же в этом преуспел.

Во-первых, будь она сейчас здесь, перед моими глазами, я бы спросил ее, как надо понимать слова: у меня и Мора будет ребенок? У кого именно? У нее? У него? Или у обоих сразу? Во-вторых, как понимать употребленное в среднем роде слово «дитя»? Как проявление неграмотности или сомнения? И насколько очаровательной может быть гостевая комната, если воздух в нее закачивается насосами, над головой нет неба, а под ногами травы — просто потому, что ее там нет вообще, а все-лишь имитация или замена на что-то похожее?

Но, не обращая внимания на все это, я продолжаю читать.

Кстати, папа, должна объяснить тебе кое-что, чего ты, наверное, не понимаешь. Мор, известно тебе это или нет, такой же человек, как ты или я, у него есть все важное с человеческой точки зрения, и — откровенно говоря— куда более умный.

Я опускаю письмо, чтобы из утробы моей вылетели все забравшиеся туда мурашки, прежде чем переходить к ее выражениям любви, лучшим пожеланиям, поцелуям и надеждам на скорую встречу. Лоринда!

Не знаю, как ей удается такое, но в ту же самую секунду, когда я заканчиваю читать, бурно дыша, Сэди вылетает из спальни.

— Ну, начинать мне паковать вещи сейчас или начинать мне паковать вещи немедленно? И когда я начну паковать вещи, паковать только мои вещи или твои тоже?

— Никогда! Я лучше умру тремя тысячами смертей, каждый раз со все более худшим диагнозом.