Дьяволы Фермана

Задержавшись, чтобы взглянуть на трафик-монитор, я решил воспользоваться одним из служебных экспресс-лифтов до тридцатого этажа, чтобы потом пройти оставшиеся семь пролетов до офиса. Я повернулся, направляясь к ближайшей линии, когда за спиной послышался знакомый голос:

— Эй, мистер Боддеккер! Мистер Боддеккер!

Даже не обернувшись, я уже знал, что это Весельчак. Посмотрев на него, я не разочаровался. Весельчак щеголял по меньшей мере трехдневной щетиной (забыл побриться нынче утром?), был одет в джинсы и весенний пиджак поверх фланелевой рубашки (еще немного холодновато, чтобы одеваться таким образом, верно?) и держал в руке нечто походившее на букет цветов (что там у тебя на этот раз?). И, разумеется, присутствовал его «товарный знак» — дежурная улыбка, словно примерзшая к лицу. День ото дня, зимой и летом, в солнце и в непогоду — каждый раз, когда я видел Весельчака, он неизменно улыбался. Не исключено, что во время утраченной революции предки некоторых людей сохранили больше отваги…

— Привет, Весельчак, — сказал я. Разумеется, это не его реальное имя. Но не думаю, чтобы кто-нибудь в здании знал настоящее. Весь Пембрук-Холл называл его Весельчаком — и никак иначе. Я ткнул пальцем в его сторону. — Забыл побриться нынче утром?

Весельчак тронул лицо рукой с зажатым в ней букетом. Потер щеку, потом другой рукой ощупал подбородок.

— О, — сказал он. Кажется, открытие его ничуть не обескуражило. — Да-да. Полагаю, так и есть. — Весельчак пожал плечами и рассмеялся.

— Еще немного холодновато, чтобы одеваться таким образом, верно? — сказал я, кивая на его наряд.

Улыбка не сократилась ни на миллиметр. Она обескураживала и лишала присутствия духа… Слишком искренней она выглядела.

— Кажется, сегодня теплее. И босс… он хочет, чтобы я сделал что-то там, снаружи здания. «Надо ввинтить лампочки», — сказал он, пробегая мимо. Так что, видно, придется попотеть. «Отлично», — ответил я. Тогда оденусь полегче.

— Что там у тебя на этот раз?

Весельчак опустил глаза и поковырял пол носком ботинка.

— А, вы не забыли, мистер Боддеккер? Вот. Цветы. Я сделал их по картинкам, которые нашел в книгах. Они называются розы. — Он протянул мне букет, дабы я мог как следует все осмотреть. Цветы с ювелирной тонкостью изготовили из какой-то жесткой зеленоватой проволоки. — Только эти розы… У них нет шипов, в отличие от настоящих.

Я тронул пальцем один из лепестков. Раздался скрежет, пронзивший меня до корней зубов.

— Да уж, по крайней мере не уколешься, — согласился я, все еще внутренне дрожа. — Из чего они?

— Жесть, — гордо сообщил Весельчак. — Такой легкий металл. Я его откопал среди утильсырья у брата. Тонкий материал, который можно пальцем проткнуть. И одновременно как бы жесткий, понимаете?

Он ожидал, что я пойму, так что я согласно кивнул.

— Мой брат говорит, что этот металл использовали для изготовления тарелок и чашек, а потом забраковали. Шутка оказалась в том, что материал пережил своих создателей. Брат сказал, что жесть пятьдесят лет пролежала в земле — и хоть бы что. Так что я взял немного домой и сделал несколько роз. И они останутся в первозданном виде очень и очень долго.

— Если не вечно. — Я посмотрел на эрзац-букет в его руке. Работа была безупречна. — Сколько?

— Э-э… — Общаясь со мной, Весельчак всегда запинается на этом месте. Будь здесь кто-то другой, он выдал бы цену незамедлительно. — Пять. Пять сотен. Если хотите, мистер Боддеккер…

— Брось, — сказал я, извлекая из кармана карточку. — Это одна из красивейших вещей, которые ты когда-либо делал. Не стоит брать ни долларом меньше.

— Ладно. — Весельчак запихнул карту в свой карманный ретранслятор и повертел передо мной букетом. — Какой предпочитаете цвет?

— Красный смотрится лучше всего. — Я вытянул розу из его руки, и Весельчак возбужденно кивнул.

— Спасибо, мистер Боддеккер. Я надеюсь… Я хочу сказать: я знаю, что вам это действительно нравится. Потому что вам вообще нравятся всякие штуковины, которые я делаю.

— И эта, пожалуй, лучшая из того, что я видел, — сказал я и внезапно поймал себя на том, что подношу розу к носу, готовясь ощутить запах. — Ты сотворил нечто потрясающее.

— Ну… — Весельчак смущенно улыбнулся. — Пора возвращаться к работе. — Он махнул мне и побрел к мраморной колонне, где оставил тощую метлу и совок. Затем направился к лифтам, смахивая по дороге воображаемые пылинки.

Чья-то рука хлопнула меня по плечу.

— Пошли, мечтатель. У нас сегодня общее собрание.

Передо мной стоял Хотчкисс, еще один автор Пембрук-Холла, — тощий парень, проработавший в агентстве на год больше, чем я. Последний факт он никогда не позволял мне забыть.

— Собрание… — машинально повторил я, и внезапно на меня снизошло озарение. Я понял, что именно мой затуманенный похмельем разум отказывался вспомнить в воскресенье. Общее творческое собрание. «Старик» хотел сообщить нечто важное. Что-то произошло. — Да, конечно же…

Хотчкисс принялся пихать меня к открытым дверям лифта.

Внезапно мне в голову пришла новая мысль. Я оглянулся на Весельчака.