— Восемьдесят пять, — уточнила Фе. — И я слышу, какой переполох стоит в Лаборатории и в Объединенном Фонде. Все в жуткой панике и разыскивают Вождя. Если он не сумеет оправдаться, они готовы снять с него скальп!
— Они разнюхали, где он находится? Есть какие-то подозрения? — спросила Борджиа у Фе.
— Пока нет. Большинство полагает, что он просто перетрусил и удрал.
— Ясновидящая? — обратилась ко мне Борджиа, с весьма заинтересованным видом.
— Нет, прослушивает информацию с подчерепных жучков. Таким образом, ты видишь, дело серьезное. На карту поставлено слишком многое. Или мы быстренько приведем его в чувство — или его карьере конец.
— Ты-то с какой стати так суетишься? Я отчасти догадываюсь…
— Об этом позже, Лукреция. Не в присутствии его девушки.
— Я не его девушка, — сказала Фе. — Это он — мой парень.
Борджиа проигнорировала эту сложную семантику. Она опять занялась Секвойей, прощупывая бедолагу своими невидимыми токами.
— Любопытно. Крайне любопытно. Как он внешне похож на Линкольна! Замечаешь, Гинь? Мне всегда казалось, что подобный тип лица свидетельствует о внутренних патологиях. Полагаю, ты знаешь, что в молодости у Линкольна случился приступ падучей — сразу после кончины Энн Рутледж. И от последствий припадка он не оправился до самой смерти. Всю оставшуюся жизнь его преследовали маниакально-депрессивные состояния… Давайте попробуем самый быстрый и рациональный метод. Есть у вас письменные принадлежности? То есть бумага и ручка.
Фе протянула ей блокнот и шариковую ручку.
— Он правша?
— Да, — подтвердила Фе.
— Попробуем методику, которую Шарко[10] показывал мне в своей клинике.
Борджиа вложила в правую руку Вождя ручку и подложила под нее блокнот.
— Иногда им отчаянно хочется общаться с другими людьми, и мы должны помочь им в этом.
Она наклонилась над Угадаем и заговорила на испангле. Я остановил ее.
— Борджиа, ему легче общаться на двадцатке.
— О, до такой степени образованный! Это вселяет большую надежду. — И она ласковым голосом обратилась к Вождю: — Здравствуйте, профессор Угадай. Я врач. Я хотела бы поговорить с вами о Лаборатории.
Ни один мускул не дрогнул на лице Секвойи. Он по-прежнему смотрел прямо перед собой — с отсутствующим видом. Но спустя секунду-другую его правая рука начертала несколько дрожащих букв:
Фе тихонько вскрикнула. Борджиа жестом потребовала полной тишины.
— Профессор Угадай, — продолжала она, — здесь присутствуют только ваши друзья. Мы все крайне озабочены вашим состоянием. Хотите что-либо сказать нам?
Рука написала:
— Хм, — произнесла Борджиа, задумчиво поджимая губы. — Вот, значит, как? М-да. Может, вы попробуете, Фе? Скажите что-нибудь личное, задушевное.
— Вождь, это Фе-нтифлюшка. Вы так и не выполнили своего обещания!
Борджиа вырвала исписанный лист из блокнота.
— Гинь, может, ты скажешь ему что-нибудь насчет недавнего несчастья?
— Привет, Ункас! Объединенный Фонд попытался продать мне этих бесшерстных крыс. Они утверждают, что это твой дух.
Борджиа огорченно покачала головой.
— Я надеялась, что благодаря этому приему мы сдвинемся с места, но мы, к сожалению, столкнулись с эхопатией.
— Это что за гадость?
— Гинь, такое случается порой — как дополнение к кататоническому синдрому. Больной повторяет слова собеседника — буквально или с небольшими изменениями.
— То есть попугайничает?
— Да, что-то вроде того. Впрочем, не будем отчаиваться. Я попробую другую уловку Шарко. Пути к человеческой душе могут быть невероятно извилистыми и неожиданными.
Лукреция забрала ручку из правой руки Секвойи и вложила се в его левую руку. Снова подложив под ручку блокнот, она сказала:
— Здравствуйте, профессор Угадай. Я врач и хотела бы побеседовать с вами. У вас есть свои соображения касательно того, что произошло с вашими крионавтами?
Секвойя по-прежнему смотрел в пространство стеклянными глазами. Но его левая рука дрогнула, и он написал каракулями справа налево две строки. Перед нами был текст, как бы отраженный в зеркале.
— Зеркало, Фе! — приказал я.
— Не нужно, — сказала Борджиа. — Я могу читать и справа налево. Он написал:
— «Но» — что?
— Тут его рука остановилась.
Никакой реакции.
— Опять сорвалось?