Ятима не осмелилась бы ответить за своего попутчика, но что до негоё самой, то ответ завел бы Алхимиков на противоположный край масштабной линейки, в области столь же крохотные, сколь и просто устроенные.
ОРФАНОГЕНЕЗИС
Концепторий представлял собой неразумное программное обеспечение, возрастом не уступавшее самому полису Кониси. Основной задачей его было дать гражданам возможность продолжить себя, породив отпрысков. Дитя могло иметь одного родителя, двух или двадцатку, будучи сформировано отчасти по их образам и подобиям, отчасти же в согласии с осознанными корректировками, отчасти — волею случая. Но иногда — очень редко, не чаще раза в тератау, — концепторий производил на свет сироту[3].
Каждый гражданин полиса Кониси, родившийся на его территории, происходил из умосемени, последовательности кодовых инструкций, выступавшей цифровым аналогом генома. Первая партия умосемян была перекодирована с ДНК основателей полиса несколько веков назад, с изобретением Формовки ― языка программирования, позволявшего пересоздать на базе программного кода основные нейроэмбриологические процессы. Любая такая кодотрансляция, впрочем, страдала от неизбежных неточностей, накапливающихся несовершенств; приходилось опускать избыточные биохимические детали в угоду более широкой функциональной эквивалентности, так что в полной мере разнообразие структур плотского генома на программной основе воспроизведено быть не могло. Учитывая, что изначальный генетический пул и так не отличался чрезмерной вариативностью, а карты, основанные на ДНК, рано или поздно устаревали, концепторий должен был вносить в новые умосемена вариации и отслеживать их результаты. Отбросив любые перемены, концепторий рисковал бы столкнуться со стагнацией; безоглядно же принимая их — подверг бы опасности здоровье новорожденных.
Умосемя полиса Кониси состояло из миллиарда кодовых полей. Короткие сегменты, каждый длиной шесть битов, содержали самые простые кодовые инструкции. Несколько десятков инструкций образовывали базовую формовочную последовательность: подпрограмму, активируемую в ходе психогенеза. Взаимодействующих формовочных подпрограмм насчитывалось пятьдесят с лишним миллионов, так что предсказать эффекты случайных виртуальных мутаций было весьма затруднительно; в большинстве случаев единственным надежным способом оценки их последствий оставался прогон каждого шага программы, какой должно было выполнить само мутировавшее семя. Естественно, что такой эксперимент ничем не отличался от проращивания этого семени, создания разума, и, следовательно, ничего не доказывал. Накопленные концепторием данные и их перекрестные соотношения принимали форму аннотированных карт конисианского умосемени. Карты высшего порядка были многомерными и отличались крайней структурной сложностью; их информационная емкость на много порядков превосходила таковую для самого семени. Однако существовала и одна простейшая карта, применяемая жителями полиса для калибровки концептория и мониторинга его развития на протяжении веков: на ней миллиарды кодовых полей были сведены к широтам, а шестьдесят четыре базовых кодовых инструкции играли роль меридианов. Любое индивидуальное семя можно было представить себе как зигзагообразный путь от верхнего к нижнему полюсу этой карты, на котором из каждого инструкционного поля черпалась определенная порция генезис-кода.
Хотя только одна кодовая совокупность вела к успеху психогенеза, на карте существовали и другие пути — некоторые сходились к одиноким островам или узким полуостровкам, остальные терялись в океанской синеве. Эти инфраструктурные цепочки лежали в основе ментальной архитектуры, общей для всех граждан. Ими описывались как изначальные дизайнерские схемы, так и детали подсистем жизнеобеспечения.
Карта представляла великое разнообразие возможностей, на ней можно было отыскать как плотные континентальные массы, так и раскиданные островки архипелагов. Поведенческие кодовые поля давали выбор из имеющегося разнообразия кодов — в каждом случае с известным результатом для структуры развивающегося сознания, причем последствия выбора варьировали от экстремальных сдвигов темперамента и эстетического восприятия до тонких вариаций нейронной архитектуры, отличий между которыми было, пожалуй, меньше, чем между соседними линиями на плотской ладони. Они отмечались оттенками зеленого и либо резко контрастировали с содержимым кодовой ячейки, либо почти сливались с ним.