Диаспора

— О нет! — испуганно возразила девица.

И, словно героиня романа восемнадцатого века, смущенно добавила:

— Это была бы слишком большая честь для меня... А как будет называться книжка?

— «Хорал для Хромого»! — уверенно ответил Анатолий и подумал: «Назову героиню Аннабель. Чем не имя?»

Мэтр был совершенно доволен собой. Он еще не осознал, какую оплошность совершил: Аннабель благодарно пискнула и исчезла за дверью. Через пару часов она вернулась со своей лучшей подругой, которая тоже держала под фартуком очередной томик, украшенный псевдонимом и хорошо отретушированным портретом Анатолия.

К вечеру от постоянного писания авторских пожеланий и посвящений у Смольского стало сводить кисть правой руки. На следующий день, когда число розданных автографов пошло на вторую сотню, он с тревогой заметил, что кое-кто из жаждущих приобщиться к неожиданно объявившейся в его лице благодати, вовсе не напоминает послушников Серого монастыря. И верно — на площадке перед Домом можно было заметить несколько каров, прибывших скорей всего из города. К вечеру второго «дня открытых дверей», как назвал это событие про себя Анатолий, Аннабель привела к нему первых сукку.

— А им-то это зачем? — поразился Смольский. — Они же ни черта не соображают в людских делах... И что я буду им писать в пожеланиях?

— Вы знаете, — защебетала Аннабель, — обычно сукку очень враждебны к людям... Но те из них, которые... которым удалось преодолеть этот свой недостаток... Они так чувствительны к любому их ущемлению.. И теперь, когда они видят, что все, кто хочет, получают автографы.. Не стоит их обижать... Напишите им что-нибудь хорошее... Доброе..

Смольский взглянул на горящие злобными угольками глаза двух низкорослых представителей Бродячей Цивилизации, протягивавших ему «Букет для Хромого» и «Рекорд Хромого», вздохнул и взялся за электрокарандаш. Ничего хорошего от заварившейся каши он не ожидал.

* * *

Предчувствия не обманули мастера пера. На третий день автографического бума в дверях его — теперь уже далеко не уединенного — убежища появился слегка запыхавшийся Микис.

— Господин писатель! — горячо и торопливо начал он пониженным голосом. — Нам с вами и с господином настоятелем, с господином Фальком, надо срочно поговорить друг с другом! — прямо с порога начал он. — А то господин настоятель — извините меня — так он по глупости продаст вас с потрохами и безо всякого для вас профита... Вам сейчас очень надо послушать Микиса.

— О чем вы, Палладини? — недоуменно воззрился на него Смольский.

Обычно Микис выдавал всего лишь в два раза больше слов, чем требовалось для того, чтобы донести свою мысль до собеседника. Сейчас — в волнении — он перебирал норму раза в четыре, и понять смысл сказанного им можно было только ценой перенапряжения мозговых извилин.

— Кому собрался нас продавать господин настоятель? И зачем?

— Не нас, а только вас одного, Смольский! Только одного вас, господин писатель! Если вы хотите знать, у нас с ним сейчас состоялась, так сказать, сцена у фонтана! Причем фонтаном был совсем не Микис Палладини! Заметьте это!

Привычка предпринимателя говорить о себе в третьем лице доводила Анатолия до сильнейшей мигрени. Ему начинало казаться, что вокруг него бродят и прячутся по углам одни только бесчисленные Микисы.

— Если речь шла обо мне, — резонно возразил он, — то почему же разговор с настоятелем вели вы?

— Да потому, что вам бы в вашу голову никогда не пришло, что надо явиться к нему первым! Вы бы, господин писатель, сидели бы тут и ждали, пока и господина Фалька, и его ранарари не разорвет, как паровые котлы! Вот так — бам!!! И все! Крышка!!!

— У меня от вас скоро экзема начнется, Микис, — неприязненным голосом процедил Смольский. — Отчего их разорвет-то? От кишечных газов, что ли?

— Да от злости их разорвет очень скоро! От злости на вот это вот все, что вы устроили со своими автографами, господин писатель! Теперь вот уже из столицы какие-то фанаты приехали, чтобы вы им в книжечке свою подпись черкнули! Можно подумать, что вы банковские чеки тут подписываете... Теперь уже вся Диаспора знает, что Инферна имеет честь принимать в гостях великого писателя! И только у таких идиотов, которые ничего, кроме детективов, читать не способны, не возникнет такого вот вопроса: откуда это великий писатель неожиданно взялся на такой дружественной всей Федерации Инферне? Когда он прилетел и на чем?

«Ведьму я назову Аннабель! — решил про себя Смольский. — Сволочь какую-нибудь. Особо подлую. Это же надо — так подставить человека!»

— И Палладини смотрит, — продолжал Микис, ухватившись за пуговицу на животе Анатолия, — на то, как господин настоятель пухнет от злости, и конечно же, это Палладини не нравится. И что делает Палладини тогда? Что, я вас спрашиваю?

Смольский молча уселся на стул, выпрямившись и скрестив на груди руки. На Микиса он воззрился, словно удав на кролика. Это немного подействовало.