Диалоги со смертью

– Не могу, – раздумчиво произношу я, и тут же, не удержавшись, задаю еще вопрос. – Но говоря о душе, сразу же возникает вопрос о грехе. Кто в нашей жизни грешник, кто праведник?

Вот здесь отец Иоан позволяет немного улыбнуться.

– Олег, вы, очевидно, в свое время были неплохим студентом. Сразу хотите на вопрос получить схему, формулы методы. Я, конечно, могу вам объяснить с точки зрения современных православных позиций эти понятия… Но не буду этого делать. Вы тот человек, у которого вера, истинная вера, начинается с вопросов к самому себе. Но и ответы надо начать искать самому. А уже потом приводить их в соответствие с церковными догмами. Да не покажется вам банальной фраза – у каждого свой путь к Богу.

– И смертный час тоже, – почему-то произношу я то, что говорить не хотел. – Наверное, вы правы. Путь нужен свой. А вдруг не получится? Вот поеду сейчас на метро – а там взрыв, или еще что-то страшное. В нашей жизни опасностей хватает. Что тогда? Не будет пути, не будет надежд?

Отец Ион очень внимательно посмотрел на меня, словно почувствовал, что это именно то из-за чего я и пришел в церковь.

– …К смертному часу надо быть готовым.

– Готовым? Но вы же не знаете, что будет там…достоверно.

– Не знаем. Но верим. Потому что внутренне убеждение, наш душевный мир дает нам эту веру. Человек приходит к этой вере сам. Чтобы для вас было проще: вера – это убежденная надежда, которая предопределяет всё мировоззрение и поступки человека, исходящие из неё. Но думаю, это уже следующий шаг. Вы же пришли в Храм не из школьного любопытства…

– А может, мне причаститься? – я спрашиваю не потому, что продумывал вопросы. Я спрашиваю, потому чувствую, что хочу именно это узнать.

– Хорошо, причаститься можно. Но только чтобы вам покаяться, прежде всего, надо в себе разобраться. Причащение – не ответ на заданный урок. Я не учитель, чтобы, как оценку за правильный ответ, вам отпущение грехов дать. Повторюсь. Сначала вы должны почувствовать свою душу и сами навести там порядок. Вот это самое главное причащение. А я уже помогу вам справиться с накопившимся балластом неправедных поступков.

– Что наподобие очищения организма от шлаков путем жесткой диеты?

– Ну, что-то отдаленно напоминает, если вам так легче воспринять. Главное, чтобы вы в душе очищение начали. Поэтому «причащение» – так созвучно чистоте.

– Спасибо вам, – говорю я, и потом совершенно без напряжения, обращаюсь к нему называя не мирское, а церковное имя, – отец Иоан. Мне неудобно, что я отнял у вас так много времени.

– Скажем так – работа моя такая, – улыбаясь, отвечает он.

– Последняя просьба, раз уж вы вначале спросили о свечках, может подскажете, как все правильно сделать?

– Олег, свеча это символ жертвы нашей Богу, ниточка, которая поможет связать вас с Всевышнем. Поэтому мало просто её зажечь и поставить. Надо прочитать молитву. Сделать это у иконы своего святого, который станет проводником к Богу.

Мне стало не по себе:

– Но я не знаю молитв, – признаюсь я. – И не знаю, к какому святому обращаться.

– Вы для начала просто попробуйте сказать Богу те слова, которые вы хотите сказать, но не можете, потому что нет такого человека на Земле, которому вы смогли бы их доверить. А со святым, давайте я вам помогу…

Он подвел меня к лику святого. Я не стал спрашивать, чей это лик, и почему именно сюда мне надо было подойти. Просто всматриваюсь в лицо молодого мужчины, словно передо мной был живой человек. И даже не замечаю, как отец Иоан отошел.

Разумеется, иконы я и раньше видел. И в Третьяковке к Троице Рублева подходил. Но тогда мы вслед за бойкой экскурсоводшей смотрели на особенности письма Великого мастера, замечали особенности фона, своеобразие света и прочее, прочее, прочее…

Сейчас не было рассмотрения иконы, у которой я стоял. Это было созерцание. Я вдруг понял, чем икона отличается от картины. Обычный художник пытается выразить себя через полотно. Получается или нет – это зависит от таланта живописца. Даже портрет – это результат виденья мастера.

Иконы же, православные иконы, это попытка передать земным людям часть общего духовного, что от человека воплощающего это в рисунке зависит в меньшей степени. Поэтому в иконописи так строги каноны.

Потом родилась молитва…

Моя первая в жизни молитва….

Она странно возникла. Сначала я вглядывался в лик святого, и ничего не возникало у меня внутри. И я уже было испугался: а может и нет у меня души, о который говорил отец Иоан. Поэтому и не возникает никакого желания молиться. И вдруг в какой-то момент мне показалось, что я ощутил нечто незнакомое, ранее не испытанное, но то, что может дать умиротворение моему раздраю в голове после всего свалившегося на меня…

После этого как-то сразу, вдруг появилось очень много слов. Это были не фразы, а какие-то обрывки фраз – словно клочья чувств и эмоций. И я произносил только одно:

«Боже, всемилостьевийший, прости меня, грешного и неправильного. Много я сделал не то и не так. Но я очень хочу жить. Я очень не хочу умирать… Боже, услышь меня…».