Диалектика

– Гегелевская диалектика, – послышалось в аудитории. – Есть учение о развитии, учение о взаимодействии всего сущего…

Первый студент чуточку помельче, чем первая запись, вывел под словом «Диалектика»: «Учение о развитии».

– Гегель пошёл дальше Канта, – произнёс профессор. – Иммануил Кант – родоначальник классической немецкой философии…

«Ещё один», – уныло подумал первый студент, записал: «Иммануил – родоначальник» и заглянул к соседу в тетрадь. У соседа весь лист был исчиркан каракулями, среди которых в некоторых местах просматривались какие-то фантастические машины и агрегаты.

«Наверное, знает эту диалектику – вот и рисует что попало», – подумал первый студент и тревожно прислушался к аудитории.

– Закон единства и борьбы противоположностей, – громко и как-то торжественно произнёс профессор. Затем он слегка потёр пальцем нос, огладил длинные волосы на затылке и продолжил: – Именно существование противоположностей заставляет мир естественным образом развиваться.

«Ага, – подумал студент. – Он и я суть естественные противоположности. Его противоположность меня смять может, а моя только тихо сопротивляется».

– А вот метафизика отрицает качественные скачки, тогда как закон взаимного перехода количественных и качественных изменений… – Профессор ещё раз повторил процедуру потирания носа и волос и продолжил: – Развитие представляет собой единство количественных и качественных изменений. На определённом этапе количество приводит к новому качеству, а новое качество порождает новые возможности…

– Новые возможности, – шепчет студент и внимательно приглядывается к сидящим ниже его слушателям. «Надо бы с кем-нибудь познакомиться поближе», – про себя решает он и продолжает наблюдать за аудиторией.

– Проще говоря, этот закон говорит нам о том, что ничто не вечно и каждая новая стадия (новый этап) развития так или иначе отрицает предыдущую. Таким образом, закон…

«Сделаю “шпоры”, – размышляет про себя студент. – Или у кого-нибудь раздобуду».

– Таким образом, – повторяет профессор, – закон отрицания отрицания определяет направленность развития, определяет связь нового и старого. Отрицание отрицания, то есть двойное отрицание, представляет собой сохранение некоторых свойств старого в новом…

– Ничего, – шепчет студент, – прорвёмся через отрицание отрицания, что-то ведь должно остаться. Не может не остаться, ведь это – диалектика.

А с кафедры продолжали звучать философские мысли, и студенту показалось, что он уже начинает что-то понимать в диалектике; показалось, что он сидит даже не здесь в большой аудитории, а где-то совсем в другом месте, а может быть, плывёт над облаками, всё дальше и дальше удаляясь от земли. И вот он в пустоте, где далёкие звёзды ещё не приблизились к нему и ему страшно оттого, что он может и не вернуться назад, и в то же время радостно оттого, что он летит всё дальше и дальше в неизведанное.

До него долетают слова профессора: «Господа на галёрке, вам это всё придётся сдавать», и он возвращается туда, где царят всего лишь законы диалектики.

Борьба

– Можно подумать, что все знают, что такое диалектика? А как же – это так просто! Мир меняется, изменяется всё, что может измениться, даже то, что кажется незыблемым. А раз такое дело, то должны быть хоть какие-нибудь законы, по которым это всё творится и делается. Детально знать их необязательно, некоторые так и делают – мало ли законов напридумывали. Что ж получается: если их не знать, то и жить невозможно? Так, что ли? – Сильно облысевший мужчина вопросительно взглянул на собеседника, прищурился, словно ожидал немедленного ответа от своего визави, и, сделав паузу не менее полуминуты, продолжил: – Можно и не знать. Ни к чему это знание. Что оно даёт практически? Да ровным счётом ничего. Вот хотя бы возьмите это. – Он потеребил бородку и, усмехнувшись, продолжил: – Вот возьмите хотя бы это – борьбу противоположностей. На кой она нужна простому человеку, которому подавай простые истины, которому, батенька, надо объяснить коротко и ясно: жизнь полосатая, будет и чёрное, и белое, а то и серо-буро-малиновое, но это уже, пожалуй, лишнее. А борьба противоположностей рядом с ним проистекает, его затрагивает, а он без подсказки не видит её – она ему ни к чему. Даже вредна, я бы сказал.

Облысевший замолк и, кажется, крепко о чём-то задумался. Утреннее солнце только что поднялось над горами. Лёгкий ветерок лениво покачивал прозрачную штору открытой веранды. Солнечные лучи ещё не освещали её – они скользили по тихой поверхности воды, уходящей от песчаной отмели прямо к горизонту, где полоса, отделяющая океан от неба, была чётко видна.

– Редкое зрелище, – проворчал собеседник, пристально вглядываясь в горизонт. – Гладкая вода, как в озере, – добавил он, отпивая мелкими глотками чистую воду из хрустального бокала.

– Вы полагаете, что эдакой гладкости не должно быть? – ответил ему облысевший мужчина, возрастом глубоко за пятьдесят лет.

– А вы что же, против? – произнёс собеседник, оправил редкую бородёнку и представился: – Бывший революционер, а ныне пенсионер по имени Фэд.