Диагноз смерти (сборник)

Я преподавал в небольшой школе неподалеку от Браунвилла, который, как знает всякий, кому посчастливилось там бывать, расположен в живописнейшем уголке Калифорнии и является, можно сказать, его столицей. Летом этот городишко наполняется приезжими, которых здешняя газетка называет искателями удовольствий, но кого было бы правильнее назвать больными в последнем градусе. Пожалуй, вернее и справедливее было бы называть и сам Браунвилл местом последней надежды. Он был битком набит пансионами, в наименее погибельном из которых я дважды в день – ленч мне подавали в школе – справлял обряд, призванный удержать мою душу в бренном теле. От этой «гостиницы», – так его называла та же газетка, иногда, впрочем, меняя титул на «караван-сарай» – до школы было мили полторы, если идти по проселку. Но был еще один путь, о котором мало кто знал; он вел через невысокие холмы, густо поросшие лесом, и был значительно короче. Вот этим самым путем я и возвращался однажды вечером. Был последний день семестра, и я задержался в школе почти до темноты, готовя отчет для совета попечителей и не особенно надеясь, что двое из них смогут его прочесть, а третий – этакий случай преобладания духа над материей – переменит позицию: в извечном противостоянии семьи со школой он держал сторону собственного чада.

Я прошел не более четверти пути, когда мне попалась проказливая семейка ящериц, которая обосновалась неподалеку от пансионата «Браун-вилл-хаус». Они казались совершенно счастливыми, и ясно было, что здесь их держит никак не забота о здоровье. Я уселся на ствол повалившегося дерева и решил понаблюдать за ними. Пока я там сидел, совсем стемнело, лишь тонкая дуга месяца призрачным своим светом серебрила стволы и листья.

Тут я услышал голоса: женский, сердитый и прерывистый, спорил с мужским, глубоким и даже, пожалуй, музыкальным. Я поднял взгляд, пытаясь среди теней высмотреть тех, кто нарушил мое одиночество, но не увидел никого. Конечно, я мог видеть не более, чем на несколько ярдов, но дорожка просматривалась вполне хорошо, а значит, люди, чьи голоса я услышал, стоят где-то среди деревьев. Кроме этих голосов до меня не доносилось ни звука, а они стали теперь настолько отчетливыми, что я мог разобрать каждое слово. Мужской голос звучал гневно, да и слова были ему под стать.

– Я не стану вам угрожать. Вы ведь ничего не сможете сделать, и сами прекрасно это знаете. Пусть все идет своим чередом или – Богом клянусь! – страдать придется вам обеим.

– Что вы имеете в виду? – спросила женщина. Голос, несомненно, принадлежал настоящей леди. – Вы же не собираетесь… убить нас.

Ответа не последовало, по крайней мере, я его не услышал. Пока длилось молчание, я все вглядывался в лес, надеясь разглядеть хотя бы очертания говоривших, поскольку вдруг уверился, что дело очень серьезное и щепетильность тут неуместна. Мне показалось, что женщине в самом деле грозит опасность: ведь ее собеседник не отверг с ходу возможность убийства. А когда человек играет роль потенциального убийцы, он не имеет права выбирать себе аудиторию.

Через какое-то время я все-таки разглядел их среди деревьев, но лишь в самых общих чертах, насколько позволял лунный свет. Мужчина, высокий и стройный, был, похоже, во всем черном, дама же, насколько я мог судить, в сером платье. Они наверняка не могли меня видеть, я ведь был в глубокой тени, но когда беседа возобновилась, оба почему-то понизили голоса, так что больше я не расслышал ни слова. Мне показалось, что женщина начала оседать на землю, вскинув руки, словно в мольбе. Такое мне часто приходилось видеть на сцене, но в жизни – никогда, так что я и теперь не уверен, что это было на самом деле. Мужчина же неотрывно смотрел на нее, и его глаза, казалось, холодно поблескивали в лунном свете. Мне почему-то подумалось, что он вот-вот повернется и увидит меня. Уж не знаю, что на меня нашло, но я вдруг выступил из тени, которая меня скрывала. В тот же миг обе фигуры пропали. Напрасно я вглядывался в промежутки между деревьями и кустами подлеска. Ночной ветерок тихо тронул листья; ящерицы уже отправились на покой – ведь рептилии, надо сказать, блюдут режим неукоснительно. А луна уже скользнула за черный холм на западе.

Я пошел к пансиону в столь смятенном состоянии, что не мог бы даже утверждать наверняка, что видел и слышал кого-то, кроме ящериц. Все это казалось мне весьма странным и даже, пожалуй, жутким. Выглядело это так, словно в некоем явлении – объективном или субъективном – отыскалась какая-то сомнительная составляющая, которая наложила печать сомнительности на целое, да еще и придала этому целому нереальный оттенок. Мне это, надо сказать, совсем не нравилось.