Да, я забыл сказать, что смерть и погребение Сайласа Димера имели место в маленьком поселке под названием Хиллбрук, и что покойный прожил там тридцать один год. Димер был «купцом», как в некоторых штатах называют содержателей мелочных лавок, и товары его не отличались от товаров в других лавках такого рода. Дела свои, насколько я знаю, он вел честно, чем и снискал себе добрую славу. Если его и можно было в чем-то упрекнуть, так разве что в излишней приверженности делам. Но за это его не осуждали даже самые щепетильные люди, хотя кто-то другой, повинный в том же, так дешево не отделался бы. Наверное, это объяснялось тем, что Сайлас предпочитал занимался собственными делами.
Никто в Хиллбруке не мог бы вспомнить дня – кроме воскресений, конечно, – чтобы Димер не сидел в своей лавке. Он открыл ее больше четверти века назад, и сидел в ней до последнего своего дня. Он никогда не болел и не знал других уважительных причин, из-за которых стоило бы оставить прилавок. Вспоминали, что однажды он пренебрег вызовом в суд графства, где от него ждали свидетельских показаний по весьма важному делу. Когда же один из адвокатов предложил направить Димеру повестку со строгим предупреждением, судья ответил, что такого рода предложение его изумляет. А поскольку изумлять судью адвокату не с руки, он быстренько отозвал свое предложение и договорился с другой тяжущейся стороной насчет того, что мог бы сообщить мистер Димер, окажись он в суде. Тут надо еще сказать, что противная сторона не преминула использовать это себе на пользу. Говоря попросту, во всем графстве люди искренне полагали, что если и есть в Хиллбруке нечто незыблемое, так это Сайлас Димер за своим прилавком, и что его перемещение в пространстве непременно вызовет какое-нибудь бедствие сродни стихийному.
Его супруга и две взрослые уже дочери жили в комнатах верхнего этажа, сам же Сайлас, как все знали, спал на койке, которая стояла за его прилавком. Вот там его однажды утром и нашли при последнем издыхании. Он был еще в сознании, хотя говорить уже не мог. Скончался он в то самое время, когда обычно снимал ставни, и его знакомые говорили потом, что если бы он умер в тот час, когда привык открывать лавку, это его весьма бы огорчило.
Вот таков был Сайлас Димер. Несокрушимое постоянство его жизненного обычая дало повод одному хиллбрукскому юмористу, – которому довелось поучиться в колледже, – наделить его прозвищем «Старый Ибидем»[8], а в первом же после смерти Сайласа номере местной газеты он же отметил не без добродушной улыбки, что Димер, мол, «позволил себе выходной». Нельзя не признать, что выходному этому предстояло длиться и длиться, хотя, согласно преданию, из которого мы почерпнули сей сюжет, не минуло и месяца, как мистер Димер со всей определенностью дал понять, что отдыхать на кладбище ему недосуг.
Одним из самых респектабельных граждан в Хиллбруке считали банкира Элвена Крида. У него был лучший в поселке дом и собственный выезд, да и вообще он заслуживал всяческого уважения.
Не чужда ему была и охота, так сказать, к перемене мест: он не раз бывал в Бостоне, а некоторые полагали, что и в самом Нью-Йорке. Впрочем, банкир это лестное предположение никогда ни словом не подтверждал. И это, думается мне, тоже говорит в пользу мистера Крида, как ни поверни: если он все-таки бывал в Нью-Йорке, значит, соприкоснулся, хотя бы ненадолго, с культурой большого города, а если нет, значит, был скромен и правдив.
Так вот, одним приятным летним вечером – время близилось к десяти – этот самый мистер Крид открыл калитку своего сада, прошел по дорожке – усыпанная гравием, она ясно белела в свете луны, поднялся на крыльцо своего роскошного дома и, чуть помешкав, вставил ключ в замочную скважину. Открыв дверь, он увидел свою супругу, та как раз шла из гостиной в библиотеку. Она весело поздоровалась с ним и остановилась, ожидая, пока он войдет. Но он вместо этого повернулся, посмотрел куда-то себе под ноги и удивленно воскликнул:
– А куда, ко всем чертям, подевался кувшин?!
– Какой кувшин, Элвен? – спросила миссис Крид, уже хмурясь.
– Кувшин с кленовым сиропом… Я купил его в лавке и поставил вот тут, на крыльце, чтобы открыть дверь. Так куда же, к чер…
– Знаешь, Элвен, хватит чертыхаться, – прервала его супруга.
Наверное, вы согласитесь, что Хиллбрук – не единственное место в христианском мире, где не до конца еще изжитый политеизм запрещает упоминать почем зря врага рода человеческого.
Кувшин кленового сиропа, который, по простоте местных нравов, мог нести собственноручно даже респектабельнейший из граждан, пропал.
– А ты уверен, что принес его, Элвен?
– Дорогая моя, неужто ты думаешь, что человек может позабыть, нес он кувшин или нет? По дороге домой я купил сироп в лавке Димера. Он сам нацедил его, да и кувшин одолжил, а я…
Этой фразе так и не суждено было завершиться. Мистер Крид неверным шагом переступил порог, кое-как добрался до гостиной и там рухнул в кресло. Его колотила дрожь – он вспомнил, что мистера Димера вот уже три недели нет в живых.