Она нежно помассировала ему шею и плечи и начала поливать теплой водой голову. Она поливала до тех пор, пока ему не показалось, что она и ее любовь окутали его нежной пеленой, захватили своим неудержимым потоком. Он позволил себе расслабиться и отдался теплой влаге ее любви, которая захлестнула все его существо. От такой близости ее аромата, многократно усиленного влажным теплом ванной, он ощутил порыв желания и нежности. Нет, все же она любит его больше, чем кто бы то ни было другой. Если не считать матери, она, Мелисса, была первой и единственной женщиной, которая по-настоящему любила его. В его мозгу, как звезды на бескрайнем небосклоне, вспыхнули и ярко засветились отдельные моменты их совместной жизни. Вот на траве лежит книга, открытая на стихотворении, которое она читала. Вот ее взгляд, когда они однажды зимой шли по берегу моря, и в воздухе повисал перистый пар их дыхания, и он держал ее теплую руку в своей. Ее плечи, облитые солнечным светом в то самое первое утро. Интересно, помнит ли она те моменты, остались ли они в ее памяти, невзирая на годы безразличного совместного существования? Его снова захлестнул ее близкий аромат.
В затуманенном горячим паром свете он медленно и осторожно открыл глаза, увидел прямо над собой ее голову и волосы, разглядел капли пота на шее. Мыльными руками потянул вверх рукав ее платья, чтобы увидеть маленький рубец под мышкой.
— Я очень люблю его, — сказал он, коснувшись шрама. — Можно я возьму его?
Она рассмеялась. Он притянул ее к себе и слизнул пот с ее шеи. Она застонала, словно от раны.
— Когда это было последний раз? — шепотом спросила она. Закрыв глаза, она склонилась к мужу, лежавшему в воде.
— Не помню.
Платье соскользнуло на пол, между грудями скользнули, сливаясь, две капельки пота.
Он начал целовать ее, проводя языком по шее, плечам, под грудью, по мягкой округлости живота, по бедрам.
Он вздрогнул и отпрянул, когда она впилась пальцами в его грудь и куснула в плечо.
— Здесь у тебя нет онемения, — невнятно произнесла она и приникла лицом к его груди.
Потом они прижались друг к другу, опершись на мраморную полку. Звуки испарились из ванной — за окном перестали гудеть автомобили, в комнатах перестали звонить телефоны. Не было слышно даже ее прерывистого дыхания. Только цифры в часах то появлялись, то исчезали в такт с колыханием ее сосков в зеркале. Он прижал голову к ее белой спине.
Именно тогда, когда они нежно прижимались друг к другу, счастливые в своем коротком любовном беспамятстве, Биллу пришло в голову, что теперь он должен рассказать жене все, что случилось с ним в поезде, потому что кому еще он может все это рассказать, если не ей? И он расскажет. Расскажет, как смотрели на него люди на работе, расскажет, что у него появилось покалывание в ногах. Да, он может все сказать Мелиссе, потому что только она по-настоящему любит его. Видит ли она, какой груз он тащит на себе, какую взял на себя ответственность? Но он был счастлив от того, что заботится о ней, гордился тем, что заботится о ней, поскольку она одобряла и ценила это. Неужели она не может — пусть ненадолго — оторваться от своей старины, от встреч и хозяйственных проектов, чтобы хоть изредка похвалить и подбодрить его? Не надо каждый день, но хоть иногда. Может быть, именно сейчас он должен сказать ей, что не любит, когда в доме часто меняют мебель. Это ведь такая мелочь. Неужели она думает, что он не замечает, как в доме каждую неделю появляются новые предметы обстановки? Он скажет ей все, но сделает это мягко и нежно, так же мягко и нежно, как она мыла ему голову. Надо только подумать, как начать. «Ты не представляешь, какое бремя мне приходится все время нести». Возможно, это неплохое начало, но звучит оно очень неопределенно и выспренне.
В это время зазвонил телефон. Мелисса выскользнула из-под мужа, накинула платье и вышла из ванны. Когда она вернулась, успев почти полностью одеться, момент был упущен.
— Это Тэсс, — сказала она, помогая ему вытереть волосы. — Сегодня встреча в Бостонской ассоциации торговцев антиквариатом. Это невероятно, но я о ней совсем забыла.
Она посмотрела на часы.
— Ты должна идти.
— Я не хочу идти. — Она поцеловала его в голое плечо и прижалась головой к его груди.
— Можно послать на встречу секретаря.
Она обняла Билла за пояс:
— Пойдем туда вместе.
— Я ненавижу подобные встречи.
Она кивнула и вздохнула.
— Я оставлю ужин в печке. Ты записался на прием к неврологу?
— Нет! — закричал он, внезапно придя в ярость и поразившись злобности своего голоса. — Нет, я не приму никаких предложений Генри. Прошу тебя, ничего больше ему обо мне не рассказывай. Я сам найду невролога, когда буду готов.
Она обернулась, отложила полотенце и отвела взгляд.
— Мы оба на грани.
— Ты в состоянии вести машину? Я могу тебя подбросить.
— Я в порядке. Вернусь сразу, как освобожусь.