Впервые в жизни я готовился к походу в гости целых полдня: сходил в баню и в парикмахерскую, выгладил рубашку, брюки, начистил ботинки ваксой – в общем, приготовления заняли у меня все время до вечера. Мне хотелось предстать перед Лейли в наилучшем виде. Я даже вылил на себя часть содержимого из маминого флакона духов «Суар де Пари».
Дом дяди Полковника стоял в том же саду, что и наш, но был отделен деревянным забором.
Дядя Полковник на самом деле был не полковником, а майором, но несколько лет назад, а точнее с того времени, когда, по его собственным подсчетам, он должен был получить очередное звание, по негласному приказу дядюшки Наполеона, неожиданно обратившегося к нему со словами: «Послушай, братец полковник», – вся наша семья стала называть его полковником и за глаза и в глаза.
Войдя во внутренний дворик дяди Полковника, я начал шарить взглядом среди гостей. Лейли еще не было. Зато мне сразу бросился в глаза Светило Пури. На нем была белая рубашка с пристяжным полосатым воротничком и жуткого цвета галстук.
Отведя взгляд от воротничка и галстука Пури, я обратил внимание на «оркестр» из двух музыкантов, сидевших в стороне от гостей, рядом со своими инструментами – таром и тамбурином. Перед музыкантами стоял маленький столик, на котором лежали фрукты и сладости. Человек, игравший на таре, показался мне знакомым. Приглядевшись, я узнал в нем учителя арифметики и геометрии из начальной школы. Позже мне стало известно, что скудость учительского жалованья заставляла его подрабатывать на вечеринках. Толстый слепой тамбурист заодно выступал и в роли певца. К восьми часам вечер был уже в разгаре, и «оркестр» время от времени услаждал слух гостей ритмичными мелодиями и песнями. Мужчины столпились в углу сада, где стоял стол с крепкими напитками. Я то и дело запускал руку в вазы со сладостями и фруктами и каждый раз брал по две штуки: одну давал Лейли, другую съедал сам. Керосиновые лампы заливали весь сад светом, и поэтому я поглядывал на Лейли с величайшей осторожностью и старался угощать ее сладостями незаметно. Светило Пури бросал в нашу сторону злые взгляды.
Прискорбное событие произошло примерно в половине десятого.
Дядя Полковник показал гостям свое новое охотничье ружье, которое ему привез из Баку служивший в министерстве иностранных дел Асадолла-мирза, и, расписав достоинства подарка, теперь ждал, что скажет о ружье дядюшка Наполеон.
Дядюшка взял ружье в руки, повертел его так и сяк, делая вид, что прицеливается. Женщины начали суетливо приговаривать, что ружье не игрушка, но дядюшка, усмехаясь, ответил, что он в этом деле собаку съел и знает, что делает.
По-прежнему не выпуская ружья из рук, дядюшка ударился в воспоминания о своих боевых подвигах.
– Да-а… было и у меня точно такое же ружье. Помню, однажды в самый разгар битвы под Мамасени…
Маш-Касем, который, завидев в дядюшкиных руках ружье, вероятно, догадался, что сейчас пойдет разговор о былых сражениях, подошел поближе и, стоя за спиной дядюшки, вмешался:
– Ага, это было в Казерунскую кампанию.
Дядюшка метнул в него сердитый взгляд:
– Не говори чепуху. Это было под Мамасени.
– Ей-богу, зачем мне врать?! Как мне помнится, под Казеруном это случилось.
Тут до дядюшки дошло то, что уже поняли все остальные: Маш-Касем, еще не зная, о чем дядюшка будет рассказывать, назвал место битвы – это подрывало авторитет Дядюшки и явно снижало достоверность истории, которую он собирался поведать. Дядюшка зло прошипел:
– Послушай-ка, умник, я ведь не успел еще и слова сказать.
– Оно, конечно, наше дело маленькое, ага, но только это случилось в битве при Казеруне, – выпалил Маш-Касем и замолк.
Дядюшка продолжил:
– Так вот, значит, однажды, в самый разгар битвы при Мамасени, мы оказались в ущелье. А на склонах гор с обеих сторон – вооруженные бандиты.
Увлекшись рассказом, дядюшка то вставал со стула, то снова садился. Держа ружье под мышкой правой руки, он размахивал левой, поясняя свое повествование жестами.
– Представьте себе ущелье шириной в три-четыре раза больше, чем этот дворик… Вот здесь стою я и человек сорок-пятьдесят стрелков…
В полной тишине прозвучал голос не преминувшего вмешаться Маш-Касема:
– А рядом с вами ваш слуга Касем…
– Да. Касем был тогда моим, как теперь это называют, ординарцем…
– Так разве ж я не говорил, ага, что дело было под Казеруном?
– Я кому сказал, не мели чепуху! Под Мамасени это случилось. Старый ты стал, память у тебя отшибло, из ума выживаешь!
– А я что? Я молчу!
– Оно и лучше! В самый раз тебе сейчас заткнуться!… Так вот, значит… Стою я и сорок – пятьдесят стрелков… А уж стрелки-то мои… видеть надо было этих бедняг! Как говорил Наполеон, полководец с сотней сытых солдат добьется больших успехов, чем с тысячей голодных… И тут вдруг пули – градом! Я первым делом спрыгнул с лошади и Касема тоже за собой потянул… А может, это и кто-то другой из моих солдат был… В общем, схватил я его за руку и стащил с лошади.